Клубы, рестораны, развлекательные центры

Марина Потапова и Сергей Лобан познакомились в 1998 году. Сергей тогда работал в программе «До 16 и старше» и взял Марину к себе. Они делали сюжеты, находясь «под большим влиянием Хантера Томпсона», а потом взяли и сняли за 3000 долларов «Пыль» — странное кино с каким-то невнятным и жалким героем, который за небольшие деньги решается принять участие в странном эксперименте. Кстати, слово «странно» Сергей Лобан произносит очень часто. После беседы с ним оно прилипает и кажется везде уместным. Так что не удивляйтесь, если встретите его еще несколько раз.

После успеха странного фильма «Пыль», который был захвален критиками и получил на ММКФ приз гильдии критиков и киноведов, Сергей Лобан и Марина Потапова решили придумали новый проект. Несколько лет переписывали сценарий, подавали проект на гранты, не получали эти гранты, искали инвесторов, теряли их и убалтывали новых, искали актеров, пока в конце концов не поехали снимать «Шапито-шоу» в Крым с настоящей съемочной группой, огромными фурами и всем прочим. Большой бюджет — почти два миллиона долларов — оказался и большой головной болью: управлять такой махиной было непросто. Но кино странным образом все-таки сняли, а со всеми участниками съемочной группы подружились так, что теперь с ними и в огонь и в воду.

«Шапито-шоу» стало четырьмя новеллами о человеческих отношениях. Они названы очень просто: «Любовь», «Дружба», «Уважение», «Сотрудничество» — и действие каждой из них разворачивается в одно и то же время в некоем крымском городке. Среди героев есть познакомившиеся по сети Киберстранник (его играет Алексей Подольский, исполнивший главную роль в «Пыли») и девушка Вера, отец (Петр Мамонов) и позабытый им сын, идущие вместе в горы, слабослышащий Леша, который жестами пел «Перемен» в конце фильма «Пыль» и его друзья, двойник Цоя по имени Рома-легенда и цитирующий Маклюэна юный продюсер. Этот калейдоскоп героев снова влюбил в себя критиков: на ММКФ в 2011 году «Шапито-шоу» наградили специальным призом жюри, а отдельные киноведы даже назвали ленту «фильмом десятилетия».

КиноПоиск поговорил с Сергеем Лобаном о том, почему их с Мариной Потаповой фильмы стали такими успешными, о грандиозных сериалах, которые они планируют снимать, и о перевороте в экономике, который наконец сделает мир справедливым.



— Ваш фильм «Пыль» имел большой успех. Вы тогда удивились такой реакции или ожидали ее?

— Мы планировали. Обязательно. Она четко сработала, как мы хотели. Впервые за то время, что мы что-то делаем. До этого не оправдывались ожидания. А в «Пыли» было заложено много пунктов, которые должны были сработать. Там была тайна, там была рок-звезда Мамонов. Лента была независимой, там был герой, которого раньше не было никогда в нашем кино. При этом с ним было легко идентифицироваться зрителю — с собой, со своими знакомыми.

— А прошлым летом на ММКФ показали ваше «Шапито-шоу» — и снова успех. Его тоже просчитали?

— После «Пыли» мы представляли себе, что следующий этап должен быть более масштабным, с большим бюджетом. Чтобы мы могли заплатить зарплаты ребятам, которые снимаются. Это важно. Потому что энтузиазм — это, конечно, неприятно. И у нас была идея такого фильма. Снять в Крыму, быстро, оперативно. Простой фильм про человеческие отношения. В принципе мы думали, что это будет такой проходной фильм.

— Проходной?

— В области большого кино. Такой быстрый должен был быть проект. А вот после него планировался уже сложный социальный фильм «Подробности взрыва», блокбастер такой. Но мы с «Шапито» стали глубоко разрабатывать тему и очень в нее погрузились. И в результате нам пришлось сделать то, что получилось: четыре отдельные истории, каждая глубоко проработана, и у них у всех есть общая структура, общий стержень, они такой сложнопереплетенной формы. И этот проект для нас стал более важным, сложным, интересным и отнял, соответственно, много времени.

— И идет он тоже довольно долго — три с половиной часа. Не боялись отпугнуть зрителя таким длинным фильмом?

— По-другому нельзя было реализовать эту идею. Но в этом нет ничего плохого, я считаю. Какая разница, какой длины фильм? Если он интересный, то это отлично, что он длинный. Потому что для зрителя это подарок. Если фильм не один, а их два, то это два подарка. Проблема тогда, если плохой фильм длится слишком долго. Он не стал бы лучше, если бы был и короче.

"Какая разница, какой длины фильм?"

— То есть зритель будет приходить сразу на два сеанса?

— Да, и на разных сеансах будут идти разные истории. Или они будут идти в разные дни. Или в разных соседних кинотеатрах. Мы хотим, чтобы все было странно. Странное и непонятное кино. Странный прокат. Это будет аттракцион похлеще «Аватара», я хочу сказать! (Смеется.) Форма проката необычная: никогда такого не было, чтобы выходило два фильма сразу. Это, по сути, прокат сериала. Только одновременно. Франшизы существуют, но фильмы выходят раз в год или два. А мы выпускаем одновременно. Для зрителя это классно: ему же нужно где-то тусоваться, и кинотеатр для этого — идеальное место. Но как выбрать фильм? Это же целая проблема. А тут все понятно: если тебе понравилось, то ты четко знаешь, куда тебе пойти завтра, или послезавтра, или через неделю. Надо посмотреть оставшиеся части. И мы надеемся, что будет такой пространственно-временной эффект. Фильм же как устроен: все четыре части происходят в одном и том же месте одновременно, но рассказываются последовательно. И когда смотришь, у тебя в голове такая четырехмерная картина возникает. При этом прокат должен поддержать эту схему, какое-то свое измерение тоже придать.

— И сразу выделились эти четыре истории — «Любовь», «Дружба», «Уважение», «Сотрудничество»?

— Сначала все было по-другому: истории рассказывались параллельно, каких-то вообще не было. Потом мы меняли все много раз. В какой-то момент фильм выстраивался вокруг ток-шоу. Это был стержень фильма. И весь смысл был в том, что герои едут в Крым, чтобы дать там грандиозный концерт, который потом покажут в этом ток-шоу. Но потом мы стали думать и поняли, что не стоит, может быть, рассказывать истории параллельно, а нужно их отделить и конкретизировать отношения в каждой. И найти в каждой истории повторяющиеся моменты, на них все построить рефреном. Чтобы истории звучали тоже так, как будто это песня, как разные куплеты с одинаковыми припевами. И еще мы придумали, что в особенно эмоциональные моменты герои будут произносить примерно одни и те же слова.



— Действительно, звучит как песня! У вас вокруг фильма было много интересных акций, подогревающих интерес. Даже завели в ЖЖ дневник того самого Киберстранника из новеллы «Любовь».

— Нам очень важно было, чтобы это был объемный продукт, чтобы в нем была мифология, чтобы фильм не ограничивался рамками экрана. И мы поэтому для героев, которые существуют внутри фильма, придумывали активности в реальном мире. Попов и Никита, который играет сына Мамонова, — мы им придумали арт-группу «Толпа», которая занимается исследованием взаимодействия индивида и толпы. И у них было реально несколько выставок, которые принимали участие в художественной биеннале, несколько арт-объектов, инсталляций. А журнал Киберстранника ведется и сейчас. Он ведется таким реальным киберстранником, очень странным человеком, которым живет то ли где-то под Курганом, то ли еще где-то там. Очень далеко, в общем. Он математик, киберпанк. Мы как-то нашли его просто в сети. Странный, очень талантливый юноша.

— Вы ездили с «Шапито-шоу» на фестиваль в Пермь, обсуждали там его со зрителями. Были какие-то неожиданные для вас вопросы от самих зрителей?

— Обсуждение везде похожее. А на «Текстуре» зрителям «Шапито-шоу» очень понравилось, и нам отдали приз зрительских симпатий, было очень приятно. Особенно потому, что там всем нравился очень другой фильм, и все были уверены, что он получит высшую оценку. А «Шапито» показывали в последний день, и он резко всех поразил. Это хороший для нас знак.

Вообще же есть люди, которые яростно обожают «Пыль», прямо до фанатизма. Они вот считают, что «Шапито-шоу» — какая-то фигня. Ненужная какая-то чепуха, в ней нет ничего важного. Я думал, что люди как-то объемнее смотрят на вещи, а оказалось, что некоторые вот так, четко и бескомпромиссно. (Смеется.) А есть, наоборот, мнения: «„Пыль“ не люблю, а вот это — да».

Мне тоже самому не до конца было понятно, что получилось. Пока делал, меня бросало все время из крайности в крайность: то казалось, что это вообще какая-то хрень, то что это чуть ли не самая гениальная вещь в истории. (Смеется.) Я в этом состоянии пребывал. В принципе и до сих пор пребываю. Но после фестиваля отлегло немного.

"Полтора года мы проводили кастинг"

— И на западные фестивали вас после ММКФ звали, наверное?

— Звали на какие-то, но не на крупные. Приходилось отказываться, чтобы сделать зарубежную премьеру на каком-то относительно крупном фестивале. Мы вот в январе поедем в Роттердам с «Шапито», правда, не в конкурсе. Но нам важнее реакция здесь, потому что здесь фильм понятнее и лучше воспринимается.

— В «Шапито-шоу» множество очень ярких и живых героев. Вы к ним, наверно, с большой любовью относитесь?

— С любовью, конечно. Это ведь все мы, в каждом из них есть какие-то наши черты и особенности.

— И есть ли самый любимый?

— Любимый наш герой — это второстепенный персонаж в картине. Маслаев. Он там говорит: «Ой, как страшно». Это главный. Он умер два года назад. Он для нас образец настоящего современного художника, который в 70 лет был как 17-летний абсолютно открытый подросток. И он великолепно роль свою исполнил и вообще прекрасен. Мне Сережа Попов нравится из истории «Сотрудничество». Он тоже получился на грани. Непонятный, как будто немного недоделанный. Он не актер, у него режиссерское образование, но за ним интересно смотреть.

Нам вообще с актерами повезло: все очень хорошие. И мы очень долго их искали. Полтора года проводили кастинг. Богдана — он играет пионера — мы нашли вообще в последний момент. На эту роль невозможно было никого найти. У нас все актеры на пробах произносили монолог «Гамлета». Это очень смешно. Хлебников попросил пробы посмотреть и очень ржал. Говорит, можно отдельный арт-проект сделать.

— Да, и издавать отдельно.

— Непонятно, правда, зачем. (Смеется.) С Богданом тоже до конца не было понятно, а потом мы посмотрели его в спектакле у Погребничко и поняли, что это то, что нужно. Вообще это очень хороший театр. Наверное, самый лучший.



— А вы каких героев в кино предпочитаете?

— Сложно сказать, надо думать. Мне нравятся, конечно, аутсайдеры, но они всем нравятся. Они полезны для выживания вида. Они живут, действуют успешно в рамках каких-то историй, люди на них смотрят и тоже ощущают в себе какой-то подъем на их фоне. Большой Лебовски долгое время был моим любимым киногероем. Петров и Васечкин — вот идеальные герои, я считаю. Люблю, когда герои действуют в паре, в тандеме. Большой Лебовски тоже действовал со своим другом в паре.

— В «Шапито-шоу» есть несколько удивительных музыкальных номеров, такого у нас обычно не делают. Они как отдельные клипы внутри фильма — со своей хореографией и драматургией. Вы изначально предполагали, что картина будет настолько музыкальной?

— Было ощущение, что мы должны снять очень эмоциональный фильм. Чтобы было такое прямо бесстыдство. Мы решили, что, естественно, одной музыки нам мало, нужны песни. Мы не могли себе представить, как это сделать, потому что хронометраж был ограничен, и мы даже не позволяли себе об этом думать. Мы только думали о том, как все сократить. Сокращали, сокращали, уже от историй ничего не осталось. А когда обсуждали с возможными инвесторами проект, я предложил сделать кроме фильма еще и сериал, чтобы спасти все, что было задумано изначально. А продюсер сказал, что для сериала хронометража не хватает, и мы резко поняли, что вот он, наш звездный час! Мы знали, чем его наполнить. (Смеется.)

— Я вижу, у вас в студии есть эти гипнотизирующие столы из шатра «Шапито». Их, наверное, специально для фильма делали?

— Да, столы мы делали специально. Дело в том, что по нашей задумке интерьер Шапито — это продукт режиссера Шапито, Шпагина. Мы так это себе представляли. Это его эстетика. Суть в чем: ему просто дали поставить шоу двойников, которое должно тупо зарабатывать деньги в Крыму. А он человек амбициозный, разбирающийся в культуре, мечтает состояться в театре и в кино, и ему было важно, зацепившись за любую фигню, реализовать свои амбиции. Поэтому он все представление насытил грандиозными метафорами, а само шоу превратилось в «мистический гипнозис» — это название можно увидеть на афишах внутри фильма. Он представлял себе, что это пространство будет гипнотически воздействовать на зрителя, погрузит его в некий мистический транс. И человек выйдет наружу с измененным сознанием. Режиссера Шпагина у нас играет реальный Александр Шпагин, известный кинокритик.

"Мне нравятся аутсайдеры, они полезны для выживания вида"

— Но потом Шапито сгорает…

— Это очистительный огонь. Герои проходят в каждой из новелл все: огонь, воду, медные трубы.

— Есть в «Шапито» такой момент, когда сын спрашивает отца про Михалкова: «Как он мог так опуститься?» — а отец его осаживает. Вы Михалкова выбрали за то, что это такой популярный в интернете объект для нападок?

— Это было пустое место. Мы не знали, кто из режиссеров его займет. В сценарии постоянно имя менялось, и последним был Герман. С фильмом «Трудно быть богом». Нам было по большому счету все равно, за счет кого сын приподнимется. Никого более адекватного этой ситуации, чем Михалков, когда мы монтировали, не было. Так что мы это уже фактически на озвучке сделали.

— Вы зрителя «Шапито» себе как представляете?

— «Шапито» для всех людей доброй воли. Это жизнеутверждающее кино для тех, кто находится в душевном расстройстве. Это музыкальный фильм, в котором много песен, и они все хиты. Такого уже лет сто не было, чтобы в художественном фильме пели песни, похожие на песни. И непонятно, когда еще будет. Так что это большая редкость. Многие радуются от того, что «Шапито» похоже на старое советское кино.

— То есть вы «Шапито-шоу» ассоциируете с советскими фильмами?

— Мы не ассоциируем себя с ними. Но в советском кинематографе было очень много хороших картин — сложных, смешных, умных, правильных. Это фильмы, которые снимали Данелия, Быков, Рязанов, Гайдай. Никто не говорит, что сейчас нужны такие же фильмы. Но та ниша, которую они занимали — а для таких фильмов у зрителя есть в голове специальная полка, — пуста на сегодняшний день. И мы туда можем эту свою фигню положить. (Смеется.) По крайней мере предложить. Мне самому не хватает таких фильмов, я бы их с удовольствием смотрел.



— И современное российское кино вам тоже не очень близко?

— Есть группа «Алибастер» в Питере, которая делает независимые трэш-фильмы. У них умное и смешное кино на грани фола. А в российской «новой волне» я ничего близкого к нам не ощущаю, к сожалению. Это отдельное пространство, по крайней мере, для нас. Мне нравится Бакурадзе — когда смотришь его фильмы, возникают какие-то состояния. Местецкий — перспективный молодой режиссер. Он пока снимал только короткометражки, например, отличный фильм «Ноги — атавизм». У него прошлое такое очень правильное, контркультурное. От него можно ждать в ближайшее время интересного кино.

— У вас и в «Пыли», и в «Шапито-шоу» есть слабослышащие персонажи. В «Пыли» они появляются ненадолго в эпизоде, а в «Шапито» стали главными героями целой новеллы. Откуда взялась эта тема?

— У нас был такой опыт, когда мы еще работали на «До 16 и старше». Нас отправили в командировку на фестиваль детей с ограниченными возможностями. То есть они плавали на корабле по Волге по разным городам и там, в этих городах, выступали с концертами. И мы с ними плавали все эти полмесяца, это был очень интересный опыт. Мы с ними передружились. Во-первых, там были глухие наши ребята, они жили тогда в Екатеринбурге и еще учились в школе. Они исполняли жестовое пение. Там была девочка Римма с ДЦП — гениальная художница, которая теперь рисует нам все картины. Там были еще слепые, с которыми мы тоже передружились. Потом про одного из них Гурченко сняла кино.

Это было очень странное путешествие: у меня было ощущение, что мы на какой-то космической станции перемещаемся, где есть инопланетяне разных мастей. Но ты их не считаешь ущербными очень быстро, уже на второй-третий день. Ты не думаешь, что им чего-то не хватает или они как-то плохо себя чувствуют. Ты ощущаешь их просто какими-то иными, у них у всех очень разные способности. Они просто какие-то инопланетяне со своими особенностями. И у каждого «вида» своя субкультура. Наиболее интересная у глухих. У них немного другое сознание. Жестовый язык отличается от нашего вербального языка. Им сложно читать и сложно говорить, потому что они мыслят образами. И нам было интересно в это погрузиться. Мы стали заниматься жестовым языком — два года с преподавателем. Потом наши ребята поступили в Москву в ГЦСИ — институт, который занимается как раз детьми с ограниченными возможностями. Там, как правило, на актерском факультете занимаются глухие, слепые — на музыкальном, дэцэпэшники — на художественном. И, естественно, мы стали общаться с ними.

"У меня было ощущение, что мы на какой-то космической станции"

— То есть они все профессиональные актеры?

— Да, когда мы снимали «Пыль», они были на третьем или на четвертом курсе. В «Пыли» снимался полностью курс глухих. Сейчас они уже закончили учиться, а Леша Знаменский, который в «Пыли» поет «Перемен» и является главным героем новеллы «Дружба» в «Шапито-шоу», учится во ВГИКе на режиссера. И если он им станет, это будет прецедент в нашей стране за последние лет тридцать. Никто из глухих так далеко не пробирался. Им сложно достаточно живется, потому что у них мало областей, где они могут себя применить. В Москве всего один театр, где почти не делают никаких постановок. Они играют в самодеятельных театрах, не очень известных, и им приходится работать на тяжелых работах — грузчиками, ростовыми фигурами.

— Вы в одном интервью сказали, что интересно заниматься тем, о чем не имеете представления.

— Есть области, которые неизвестно как устроены. И ты как бы не имеешь права ими заниматься. Интерес возникает от того, что существует очень большое сопротивление материала. Тебе интересно преодолеть, разобраться, как это устроено, а когда уже все понятно, то становится не так интересно.

— Так что же будет, когда с кино станет все понятно?

— Может быть, на смену придут какие-то интернет-проекты. Сейчас вот сериалы интересны. Мы сразу несколько придумываем. Один будет такой космической оперой.

— Мне уже очень нравится.

— История связана с апокалипсисом. Еще один сериал готический, один — гангстерский. Еще много идей. Мне нравятся современные американские сериалы, но мы будем все-таки в другом ключе, наверное, думать. Хотя это тоже будет похоже на кино.

— А Мамонова опять позовете?

— Мы хотим его в гангстерском сериале задействовать. Он сам давно мечтает сняться в гангстерском фильме, где никого не жалко, где все погибают, и главный герой тоже погибает. Он очень любит экзистенциальные нуары. И он все время мечтает сыграть такого картонного, настоящего героя нуара. У нас будет, наверное, не нуар все-таки, но Мамонов будет у нас кем-то вроде крестного отца. Если у нас получится что-то придумать, что еще не факт.



— А про современные политические страсти нет желания сделать сериал?

— Я думаю, есть кому. И без нас. У нас, правда, есть задумка сериала «Подробности». Про журналиста. Он может быть как-то привязан к реальности, не знаю. Думаю, сейчас вся прогрессивная общественность творческая занимается протестами, и в ближайшее время как-то это отразит. Сейчас сложно найти человека, который не занимается протестами.

— И где будут эти сериалы выходить?

— Мы пока сотрудничаем с каналом СТС, который заинтересован в каких-то новых экспериментальных вещах. И они поэтому на нас рассчитывают, предоставляют нам какие-то возможности. Ну а если с ними не получится, то будем, наверное, делать на других каналах.

— Я знаю, вы интересуетесь краудфандингом. Получается, если с телеканалами не выйдет, то будете реализовывать своими силами с помощью народных инвестиций?

— Вот мы об этом и думаем. И все, что нам не удастся продвинуть каналам — а возможно, мы ничего не продадим ни на какой канал, — мы попробуем запустить с помощью краудфандинга. Система у нас уже есть, но мы никак не можем ее включить, потому что не можем туда ничего интересного и живого внести, не хватает времени.

— Система — это тот самый «Напарапет», о котором вы уже рассказывали в нескольких интервью?

— Да, «Напарапет» мы изобретали к «Шапито». Мы считаем, что это очень важный и прорывной проект. Не знаю, хватит ли у нас сил на него. Это социальная сеть, построенная на краудфандинге. Человек, который как-то хочет проявить себя — снять кино, написать книгу, написать полезную программу или, не знаю, посадить дерево, — собирает на эту инициативу деньги с помощью людей, которым она тоже нужна. Режиссер в инвесторы привлекает своих зрителей, которые ему доверяют, с тем чтобы кино состоялось. Писатель — читателей, музыкант — своих слушателей. Они все выступают соинвесторами и, соотвественно, когда продукт готов, получают за это вознаграждение. Инвестиции им возвращаются в виде каких-то бонусов, начиная от билетов в кино, диска или титра до совершенно разных вещей. На американском аналоге Kickstarter есть истории, когда музыканты приезжали с концертом домой к тем, кто пожертвовал им, например, 10000.

"Сейчас вся творческая общественность занимается протестами"

— То есть получается такой необычный вид меценатства?

— Это не благотворительность, а именно инвестиции. Есть даже какие-то системы, которые позволяют тебе иметь долю от продукта. Есть английская сеть slicethepie. Она сейчас сосредоточена на музыке. И там есть очень четкая система того, сколько потом процентов ты имеешь от выпуска диска. И это нормальный процесс, очень правильный. Потому что он удобный и для тех, и для других. Он, во-первых, убирает посредников в виде продюсеров и людей, которые перемещают денежные массы, и замыкает напрямую авторов и потребителей. Что правильно очень. Это удобно потребителям, потому что они влияют на свое жизненное пространство, они создают вещи, которые они хотят увидеть. Они не начинают потреблять что-то, когда им это начинают впаривать через рекламу уже, а на самом раннем этапе принимают участие и создают свой собственный мир, свое окружение. Издают книги, которые хотят прочитать. Снимают сами практически фильмы. И они участвовать в этом будут, что показывает практика во всем мире, очень охотно.

Это особенно актуально для сфер, где непонятно вообще, откуда брать финансирование. Независимое российское кино сейчас возможно только за счет государства. То есть возникает парадокс: самое независимое кино снимается на государственные деньги. Потому что эти деньги можно не возвращать, и это кино никем не контролируется, нет продюсерского диктата, поэтому оно независимое. И авторы могут реализовать свою авторскую позицию. Но в кино никто на него не пойдет, потому что якобы у этих фильмов очень ограничена аудитория. И если государство перестанет поддерживать такую деятельность, то получается независимое кино должно исчезнуть. А на самом деле людей, которые бы хотели его смотреть, довольно много. Просто эти люди так устроены, что большинство действительно не ходит в кино. Они пользуются торрентами. Это нормальная практика, они к этому привыкли. А многие не ходят в кинотеатр, потому что они, возможно, просто не любят социальное общение, не хотят сидеть с кем-то рядом. При этом они заинтересованы в том, чтобы подобное кино существовало. Им отдать 300 рублей на этапе, когда еще ничего нет, не составит ни малейшего труда. А заплатить 100 рублей, когда кино уже есть, — это вопрос.



— Но как же контролировать круг тех, кто будет просить на свои проекты деньги? Вдруг у них не будет вдохновения, и они ничего не создадут?

— Все строится на доверии. Ты помогаешь тому, кому ты доверяешь, кого ты знаешь. Обычно выкладывается видеоролик, где человек представляется, говорит, кто он такой, и объясняет, что ему необходимо такое-то количество денег, и за это он предоставит такие-то вещи. И люди в этом участвуют, почему нет? Мне интересно послушать, что он сочинит в следующий раз. И совершенно не жалко заплатить ему 100 рублей. А уже потом, когда выйдет диск, я подумаю, покупать или нет. Ведь можно скачать.

Эта система решает раз и навсегда проблему пиратства. Потому что за пиратство, получается, будут, наоборот, доплачивать, так как по своей сути пираты — это люди, которые популяризируют продукт, занимаются его рекламой. Существует экономика внимания: чем больше людей знакомы с твоим продуктом, тем больше у тебя потенциальных инвесторов, готовых вложиться в твой следующий проект. Экономика разворачивается задом наперед. И выгодно, чтобы все было доступно. Как только фильм готов и его не стыдно показывать, он должен быть везде распространен. Те, кому интересно посмотреть в кинотеатре, все равно отправятся в кинотеатр, так как ценят культуру потребления и социальный опыт, а остальные будут участвовать в экономике на подготовительных этапах. И это будет интересный и справедливый мир.