Главная Кино-Интервью «Запрещенный прием»: Интервью с Заком Снайдером

«Запрещенный прием»: Интервью с Заком Снайдером

E-mail Печать PDF
Зак Снайдер не так давно в мире кино, но, похоже, прописался там надолго. Его первый проект «Рассвет мертвецов» был ремейком одноименного фильма ужасов Джорджа Ромеро. Затем появились «300 спартанцев», ошеломив многих графичностью, невероятностью картинки и в то же время ее реальностью. Цветовое решение этой ленты до сих пор изумляет. Картину каждый раз смотришь словно впервые.

Однако Зак Снайдер не из тех, кто останавливается на достигнутом, эксплуатируя найденные визуальные изюминки. Следом он выдал «Хранителей» — исключительно стилизованный, с шиком, с тонким подтекстом, блестящий по многим параметрам фильм. И опять это лента из тех, которые можно смотреть время от времени, не уставая, а открывая что-то новое. Затем у режиссера случилось неожиданное обращение к компьютерной анимации. Впрочем, почему неожиданное? От Снайдера можно ожидать чего угодно. Встретившись с постановщиком несколько раз, КиноПоиск предположил, что при такой энергии его и в мюзикл может занести. Зак Снайдер всегда с большим энтузиазмом говорит о своей работе, из чего можно сделать вывод, что дело свое он любит и отдает ему все свои силы.

Давно ожидаемый «Запрещенный прием» наконец выходит в широкий прокат, и зритель сам сможет оценить все достоинства и недостатки этой работы. КиноПоиск встретился с создателями фильма в Лос-Анджелесе и записал интервью с режиссером Заком Снайдером, которое и предлагает вашему вниманию.

— Я слышала, что на роли девушек в твоем фильме очень хотели попасть многие молодые актрисы, некоторые даже горько плакали, не получив роль


— Ах, какая жалость! (Смеется.) Не беспокойся, девушки в Голливуде крепкие и привычные к отказам. Я честно тебе скажу, что пересмотрел очень много действительно талантливых актрис и был польщен, что столь многие откликнулись на мое предложение, хотя мои требования были не из легких. Но дело в том, что я хотел снимать таким образом, чтобы каждая из них могла выполнять все экшн-сцены. Поэтому сразу многие отпали, так как предполагали, что в этих сценах будут работать каскадеры. И я им отвечал: «Да, в других фильмах это именно так и делается, но здесь вы должны будете делать все трюки сами». И на этом разговор заканчивался. А вот эти пятеро, они сразу согласились на все возможные сложности, и, когда я увидел, что они могут делать, я был просто в отпаде. Лучшего я не мог желать, честное слово. Девчонки выложились на двести процентов! Интересно еще и то, что они подписались на работу со мной в апреле, но сценарий я им не показывал, это случилось только в августе. (Смеется.) Пять месяцев они тренировались.

Пять дней в неделю, минимум по шесть часов в день. Они занимались физической подготовкой, изучали оружие и навыки стрельбы, трюки со страховкой, с ними занимались каскадеры. Я был поражен работоспособностью этих девочек и их преданностью работе, хотя они не знали толком, что им вообще предстоит. Скажу тебе по секрету, что допустил небольшую ошибку с этими тренировками. Эмили Браунинг должна была в начале фильма держать пистолет довольно неуверенно, боясь его, а передо мной в итоге предстала хрупкая девчушка с пушкой, направленной на меня, абсолютная уверенная в том, чтобы пальнуть. (Смеется.) Она была больше похожа на хорошо тренированного полицейского, чем на раздавленного горем подростка. Я ей говорю, мол, надо бы сыграть так, ну, знаешь, неуверенно, а она мне: зачем тогда столько времени угрохали на подготовку? И я сдался. (Смеется.)



— Название фильма «Запрещенный прием», а слоган — «К такому ты не готов». Ты таким образом пытаешься дать знать зрителю, что его ожидают сюрпризы и неожиданные повороты сюжета?



— Хм. Интересный подход. Нет, я не думал ни о чем таком. Это в большей степени, наверное, все-таки отражает атмосферу фильма и ситуации, где все, что ты видишь, совсем необязательно то, что есть на самом деле. Наверное, именно такой смысл мы вкладывали в название в целом. Понимаешь? Я не пытаюсь заманивать зрителя ловким названием, которое можно развернуть в ту или иную сторону. Название, как я это понимаю, всегда отражает суть того, о чем я хочу рассказать, в самой концентрированной форме.


— Расскажи, как эта история родилась? Я так поняла, что идея была твоя, и сценарий был написан на ее основе, верно?


— Да, верно. История эта появилась сначала как продолжение одного моего сценария. Я предполагал в нем, что девочку, героиню истории, силой принуждают танцевать перед публикой, и она закрывает глаза, представляя себе иной мир, куда и уносит ее музыка и воображение. Музыка останавливается, и она возвращается. Я уже не помню, почему и как мне эти наброски попались на глаза, но я снова перечитал это и подумал: есть нечто в этой идее, из чего можно сделать вполне полноценную историю. Я позвонил Стиву Шибуя, рассказал об этом, и при встрече мы стали обыгрывать историю со всех сторон. Он согласился, что из этого можно сделать что-то более весомое и важное. Так вот все и началось.


— В какой момент появляется картинка перед глазами? Что ее вдохновляет? Собственно история или что-то еще?



— Я всегда мыслю образами, прорисовываю то, о чем хочу рассказать, делаю разные карандашные наброски. Любая идея, сценарий — все это сначала возникает как картинка. В этот фильм я вложил все то, что считаю интересным и увлекательным. Правда, иногда одна и та же идея может оказаться блестящей и с той же вероятностью полной фигней. Своего рода это приговор, риск, на который приходится идти. У меня всегда были странные отношения с кино. Ну, знаешь, мне что-то нравится, скажем, и я думаю, что это выглядит круто на экране, но я стараюсь, выделяя это, указывать и на недостатки. Мне нравятся парадоксы кино, тот факт, что ты сидишь в кинотеатре и смотришь фильм, для меня парадоксален. Ты приходишь туда, чтобы увидеть историю, которая существует только на экране, нигде больше. Но я люблю это. И особенно мне нравится, что если ты внимательный зритель, то сможешь заглянуть за занавес, но если ты хочешь воспринимать это как развлечение, то, ради Бога, пусть это будет развлечение. Это тоже ничему не противоречит. И мы отталкиваемся от этой идеи, делая кино, но достичь такого баланса довольно непросто. Например, если ты приглядишься к сценам с зеркалами — там их две, — то поймешь, о какой двойственности я говорю. В одной ты видишь как бы начало Второй мировой войны, и там девочки отражаются двойниками в зеркале, которое мы должны были добавить потом при помощи CGI, так как в реальности снять это было невозможно. А вот сцену в гримерной мы снимали в реальных декорациях, построив ее так, что двойники актрис были с одной стороны, и мы видим их спины, потом камера как бы разворачивается на их лица в зеркалах. В режиссерской версии фильма этот кадр значительно длинней, чем в кинотеатральной, и ты можешь видеть, как близнецы смотрят друг на друга, а потом те, что в зеркале, поднимаются и уходят, и девочки перед зеркалом остаются сидеть.

И мы сделали так, что, когда камера доходит до профиля девочек, мы пропускали настоящее зеркало на веревках, причем делали это достаточно быстро, чтобы, когда камера выходила за спины актрис, они отражались в настоящем зеркале.



— Обычно ты снимаешь фильмы о мужчинах. Почему в этот раз ты решил сделать фильм о девушках, показать столь разных во многих отношениях героинь?


— Ты знаешь, обычно любой проект начинается очень просто. С самой простой идеи, и в данном случае так получилось, что основой истории стала девочка. То есть у тебя есть центральный герой или, как в нашем случае, героиня, и ты начинаешь думать, как сделать из этого большой фильм. Когда ты думаешь о фильме — во всяком случае я работаю таким образом, — то мне в первую очередь важно понять, что может угрожать моему герою, то есть обычно я начинаю развивать историю с угрозы. Мне важно найти, определить то, что может ему или ей угрожать. Это должна быть очень серьезная угроза, такая, чтобы зритель беспокоился. И мы вспомнили первый фильм «Планета обезьян», где Чарлтон Хестон увидел своего приятеля, которому сделали что-то вроде лоботомии.

Я тогда подумал, как же это жутко лишиться собственного осознания, собственного «я», ничего страшнее этого, наверное, нет. Угроза лишиться себя может выглядеть классной, это отличный посыл для истории. Моей героине грозит потеря ее индивидуальности, что может быть страшнее этого? И в то же время такая угроза очень интересна для воплощения на экране. Эти мысли привели меня к исследованию всего, что связано с процедурой лоботомии, в каких случаях и когда прибегали к этому средству, к чему все это приводило. Ты знаешь, Деб давно, еще с того времени как мы выпустили «Спартанцев», давила на меня, мол, надо найти историю, которая показала бы зрителю женщин, способных не только воевать, но и быть сексапильными, соблазнительными, использующими свою сексуальность как дополнительное оружие в их арсенале. Женщин, которые смогли бы не только серьезно надрать задницу кому угодно, но при этом обладали бы абсолютно женскими характерами, могли переживать, как только могут женщины, быть эмоциональными, плакать, ценить дружбу и даже жертвовать собой во имя дружбы. Но у нас как-то все не складывалось, другие дела отвлекали, а вот когда мы заканчивали «Хранителей», на стадии в постпродакшна у меня уже появились кое-какие идеи, и я показал Деб мои наброски, и она активно включилась в разработку нового проекта. Ей, как и всякой женщине, нравится тот факт, что на экране мы видим все больше и больше героинь, способных принимать участие в боевых сценах, в экшне, что роль женщины не сводится только к слабой спутнице главного героя, которую надо защищать. Все, что происходит в фильме с моей героиней, создавалось постепенно и не потому, что мне так захотелось, а потому, что логика развития истории приводила нас к тому или иному решению. Как экшн-сцены, например. Они вошли в фильм не потому, что мне так уж хотелось показать женщин в драке. В экшне мне неинтересно показывать женщину-полицейского, суперагента, детектива. Все это есть и ничему не противоречит, но мне все же, наверное, больше хотелось понять, что может привести женщину к насилию, желанию драться до смерти.



— Фильм посвящен твоей маме.



— О, да. Она у меня была совершенно особенной и оказала огромное влияние на то, кем я стал. Она купила мне первую камеру, мы с ней всегда много говорили о кино. Например, когда мне было, кажется, лет 13, вышли «Звездные войны. Империя наносит ответный удар», и мама мне говорит: «Слушай, ты же знаешь, что выходит в прокат следующий фильм о „Звездных войнах“?» И я ей отвечаю: «Да, он выходит в среду, а я должен идти в школу». А мама мне говорит, что школа никуда не денется, а вот фильм — это дело важное. И отправляет меня в очередь за билетами в пять утра. (Смеется.) Как с такой мамой не стать режиссером?!


— Расскажи немного о том, почему все-таки вы решили отказаться от идеи делать фильм в 3D, как планировалось изначально, насколько я знаю.


— Да, он должен был быть в 3D, и мы были заинтересованы в этом первоначально, но случились две вещи: планировалось конвертирование из обычного формата в 3D, и наш опыт работы в 3D в анимационном фильме «Легенды ночных стражей». Когда мы работали над «Легендой», было совершенно очевидно, что эта история была создана для такого формата, это был наш первый опыт в 3D, и мы были довольны результатом, так как в процессе мы отлично видели, что и как нужно сделать. Одна из компаний, которую мы собирались использовать для работы с «Запрещенным приемом» и которая уже выполняла работу для нас, оказалась в ситуации, когда ее усилия не приносили желаемых результатов, и ее работа не принималась студией «Уорнер». Мы стали исследовать более детально процесс конвертации, чтобы найти подходящего партнера, и пришли к выводу, что не можем быть абсолютно уверены в том, что сможем дать зрителю такое же качество 3D, как это было в «Легенде».

Мы чувствовали, что визуально наш фильм предлагает зрителю очень много, и не хотели, чтобы восприятие его пострадало от плохой конвертации. Мы встретились в представителями студии и объяснили нашу позицию в отношении конвертации, ссылаясь на наше исследование вопроса и отведенное время до релиза. И они пошли нам навстречу, поддерживая наше предложение оставить фильм в традиционном формате. Все понимают, что это новые технологии, и при их использовании всегда возникают какие-то непредвиденные ситуации. Даже если снимать сразу в 3D, как это делают некоторые режиссеры, то все равно возникает много вопросов, усложняется процесс съемочного периода, постпродакшн. Словом, мы решили не рисковать.



— И спасибо вам за это большое.


— В самом деле? Что происходит с этим в зрительской среде? 3D плохо приживается?


— Люди испытывают неудобства, головные боли, картинка слишком темная. И к тому же при конвертации часто эффект 3D выглядит как-то неуклюже.


— Хм, интересно. Я не знал об этом. Полезно иногда задавать вопросы журналистам. (Смеется.) Не всякая история требует 3D, это верно. Я согласен с этим на сто процентов. Самое скверное во всем этом заключается в том, что кинематографисты, возможно, чувствуют, что должны снимать в 3D, вместо того чтобы выбирать это исходя из задач их истории.


— Зак, что думает о тебе твоя жена, тяжело с тобой работать?



— (Смеется.) Тебе об этом надо спросить ее. Но я все же попытаюсь ответить. Я лучше всего себя чувствую во время собственно съемочного периода, когда все к нему абсолютно подготовлено. Я стараюсь сделать максимально полную и точную раскадровку, делаю по несколько рисунков к каждому кадру, иногда по несколько десятков. (Смеется.) Я сейчас работаю над сценарием к «Супермену» и уже нарисовал пять толстых книг, а сижу только на 65-й или 70-й странице сценария.


— Я помню книги, что ты показывал к «Хранителям». Альбомы в руку толщиной.


— Вот-вот. Эти такие же. (Смеется.) Когда все у меня подготовлено, то самое большое удовольствие — это съемка. Как десерт. У меня отличная команда, люди, с которыми я работаю много лет, у нас абсолютное и полное взаимопонимание. Они для меня моя семья. Ты знаешь, я отдаю себе полный отчет в том, насколько же я счастливчик, что могу делать то, что люблю и знаю. И я понимаю: не всем так везет в жизни. Не думай, что я принимаю это как должное. Я очень хорошо знаю, насколько весом может быть элемент удачи в нашей жизни. Моя группа разделяет мое отношение к работе. Мы можем начать снимать в четыре часа утра, и никто не будет жаловаться на это, мы все любим нашу работу, для всех нас нет ничего в жизни важней этого. Может быть, именно поэтому наши фильмы воспринимаются зрителями с интересом, как плоды нашей любви к делу.