Как думаете, был ли возможен счастливый финал в «Человеке-волке»?
— Да это же фильм про монстров! В таком кино обязательно кто-то должен был умереть! Наверняка, в природе существовали разные варианты финала, но моя героиня в любом случае должна была пойти на то, что она совершила в конце, спасти и себя, и главного героя. Я думаю, что она всё-таки спасает Лоуренса, ведь он говорит ей в конце «Спасибо». Наверное, сосуществовать с этим чудовищем было для него настоящим адом. Так что, это как раз и есть самый хороший, счастливый финал.
— Так может, надо было оборотня просто поцеловать?
— Это же негигиенично! Вы представляете, что у него с зубами? По-моему, только в страшном сне может прийти в голову его поцеловать. В его пасти же — и грязь разная, и кусочки человеческой плоти, и это невыносимое зловонное дыхание, шерсть, кровь, слюна… Вы все еще хотите целовать эту помойку? По-моему, надо по-настоящему очень и очень сильно любить этого оборотня, чтобы на такое пойти.
— То есть ваша героиня Гвен всё-таки не испытывала сильных чувств, раз ей пришлось вот так вот поступить с Лоуренсом (героем Бенисио Дель Торо)?
—
Слушайте, это же оборотень! Моя героиня прежде всего должна была быть напугана до смерти, потому что на ней сидел оборотень, и было не понятно, разорвет он её на куски или оставит на потом. Поэтому, с одной стороны, её страх мог оказаться ключевым элементом, определившим её выбор. Но, с другой, если бы она его сразу хотела убить, она бы могла это сделать в любой момент сразу, как только его увидела — пистолет-то она держала наготове с самого начала. И она до самого конца пыталась углядеть человека в этом зверином облике, старалась, чтобы он её узнал, вспомнил... По-моему, она – самый отважный человек в фильме. Она — единственная, кто дольше всех пытается воззвать к человеческой стороне оборотня, и не сдается до тех пор, пока зубы чудовища не оказываются у её шеи, и тогда на какой-то миг, когда оборотень её все-таки узнает, она понимает, что чудовище побеждено. Так что то, что она пытается спасти Лоуренса, уже похоже не столько на акт спасения, сколько на акт жертвоприношения во имя спасения, потому что она, прежде всего, рискует своей жизнью, оказываясь максимально уязвимой и незащищенной в ситуации, когда её вмиг могут загрызть или разорвать на куски. Но она честна в своем выборе и своих действиях даже перед оборотнем. Так что даже если страх и был, то, наверное, не он определил исход этой истории…
— А вам в вашей героине хотелось что-нибудь изменить, подстроить под себя?
— Не, мне в ней всё нравилось. Я восхищалась её храбростью, тем, с какой жертвенной самоотдачей, железной волей и полным самоотречением она была готова пойти на спасение Лоуренса и подвергнуть себя смертельной опасности. Моя героиня оказалась более активной и более решительной, чем в оригинальном фильме, так что я бы в ней уже ничего не меняла. Мне она нравится такой.
— Действие фильма перенесено в девятнадцатый век. Вам пришлось как-то радикально перестраивать образ мыслей, что бы быть ближе к ментальности человека того времени?
—
Про Викторианскую эпоху я к началу съемок как раз уже много знала, потому что на предыдущем проекте я как раз играла королеву Викторию в «Молодой Виктории», и про этот период уже и многое узнала, и многое поняла. Так что я уже была совершенно искренне влюблена в ту эпоху. Но даже если бы у меня не было этого опыта, я бы все равно постаралась узнать как можно больше про время действия нашего фильма, потому что я убеждена, что чем лучше ты подготовишься, чем больше узнаешь деталей, тем лучше сможешь прочувствовать манеру поведения людей, образ их мыслей и атмосферу времени, в котором тебе предстоит существовать на экране. Конечно, перенестись в ту эпоху помогают и декорации на съемочной площадке – в обстановке другого времени поначалу чувствуешь себя какой-то инопланетянкой, но вот как раз полное погружение в ощущение реальности ушедшей эпохи будоражит и заводит больше всего.
— Как думаете, почему сценаристы решили изменить оригинальное время действия и перенести его чуть ли не на полвека назад?
— Мне кажется, этот период лучше всего подходит к настроению фильма. Зритель сразу погружается в мрачную атмосферу конца великой эпохи. Еще именно это время важно для сюжета тем, что именно тогда любые намеки на сексуальность тщательно подавлялись и в искусстве, и в общественной жизни. Думаю, не зря именно в это время так широко распространились легенды о вампирах и оборотнях, потому что эти существа, во-первых, своим образом могли воплощать те самые подавленные человеческие желания, а, во-вторых, этими легендами можно было прикрывать совершенно конкретные действия… Но в целом, конечно, тут, наверное, дело в визуальной стороне антуража викторианской эпохи, которая создает правильную атмосферу для нашей страшной сказки.
— А что вам в этой эпохе больше всего нравится или не нравится?
—
Не нравится, наверное, то, что в эту эпоху началось масштабное загрязнение окружающей среды, проблемы с санитарией, болезни… Но, тем не менее, кроме этого в той эпохе было и много хорошего, это было очень интересное время. Благодаря принцу Альберту — супругу королевы Виктории, который был очень образованным человеком — в то время был подъем в архитектуре, проводилось много социальных реформ, мощно развивались наука и искусство. Для людей того времени эта эпоха должна была быть просто революционной. Тогда же в живописи импрессионизм, который я так люблю, развился как самостоятельное стилистическое направление… Вот ради таких вещей можно было бы помечтать оказаться в то время, именно они делают, для меня, по крайней мере, викторианскую эпоху такой привлекательной. Но также, это было время множества перемен, зачинателем которых был Принц Альберт, который вместе с Королевой Викторией практически создал эту эпоху.
— По вашему, в этом ремейке чего больше — сказочного или рационального?
— Ну, наверное, все зависит от того, во что вы больше всего верите. Но что касается меня, то я как-то не очень верю в оборотней. Так что для меня они, скорее — сказочные элементы, в которых нашли воплощение и паранойя, и страхи людей. Думаю, «Человека-волка» надо в этом ключе воспринимать. И потом, несмотря на то, что люди продолжают в них верить, мы накопили уже приличное количество научных доказательств, что в природе таких чудовищ не бывает. В нашем фильме, по сравнению с первым «Человеком-волком», меньше мистики и больше логических объяснений даже самой ликантропии, но, не смотря на это, всё равно наша история — сказка. Страшная.
— Как думаете, почему в фильмах про чудовищ так мало монстров-женщин и так много мужчин?
— Ой, не знаю. По-моему, так не должно быть. Может, Голливуд пытается сохранить в кино образ про-мужского мира, в котором чудовища — они, а женщины — все сплошь красавицы. Чудовища-мужчины часто волосаты, но я тоже хочу быть волосатой! Надо бы как-то поменять этот миропорядок и самой сыграть какое-нибудь страшное чудовище — настолько страшное, насколько это возможно.
— А каким чудовищем вы бы хотели быть?
— Каким-нибудь смешанным типом — оборотнем, конечно, но таким, чтобы был и на амфибию похож, и был супер-волосатым — ради восстановления справедливости надо выглядеть совсем непривычно и не похоже на все, что было раньше.
— А вы часто фильмы со своим участием пересматриваете?
— Пересматривать особо не люблю. Обычно смотрю один или два раза. Но, думаю, это в любом случае полезно делать — хотя бы для того, чтобы оценить, что технически в фильме сработало, а что – не очень… Да, часто приходится о чем-то жалеть, что что-то сделала не так, но это понимание далеко не всегда приходит во время просмотра. Иногда могут пройти месяцы до того, как ты поймешь, как что-то нужно было сделать правильно — бывает, едешь куда-нибудь, а тут тебя озаряет: «Блин! Вот же как надо было делать!» Но почему-то сразу при просмотре такого не происходит.
— Эмили, ваша роль в «Человеке-волке» нормально вписалась в ваши актерские амбиции?
—
Да, вполне. Тем более, что раньше именно таких ролей у меня и не было. Обычно я играла сильных и жестких женщин с таким немного сучьим характером, так что, наверное, сейчас настало самое время для чистоты и доброты. Мне очень нравится меняться. Есть в этой работе что-то от оборотня, знаете… Еще я совершенно очарована людьми, с которыми работаю — мне нравится за ними наблюдать, слушать, что они говорят, нравится, что они все непохожи друг на друга. Поэтому, мне кажется, что у меня просто волшебная работа — в ней пригождается каждая крупица накопленных знаний, эмоций или ощущений. Буквально всё, что ты наблюдаешь, потом конвертируется в какие-то детали твоих ролей — и это самое настоящее чудо.
— Не знаю, что будет дальше, но я надеюсь, что мне удастся и дальше разносторонне развиваться, постоянно бросать самой себе вызов, играя принципиально разные роли, которые даже меня саму бы удивляли. Но я бы не стала категоризировать роли, которые бы хотелось сыграть в будущем, потому что и, с одной стороны, не знаю, что мне в будущем предложат, а, с другой — как-то самой еще хочется поудивляться.
— А про великих актеров — ваших партнеров по съемочной площадке что-нибудь скажете? Про Мэрил Стрип, например?
— Ну, Мэрил Стрип — живая богиня, легенда. Но самое интересное здесь, что ни она, ни другие великие актеры про себя так не думают. В этом, наверное, их секрет. И в жизни, и на съемочной площадке — они потрясающе обаятельные люди, очень открытые, доброжелательные, любознательные, всегда готовы привнести в роль что-то новое. Еще они очень скромные и им плевать на внимание общественности, желтая пресса для них мало что значит, потому что, думаю, для них она — всего лишь побочный эффект их профессии. Они, как правило, отличные рассказчики и очень ответственно подходят к донесению истории до зрителя. Поэтому они так страстно отдаются своей работе и стараются меньше внимания уделять тусовкам и тому, что они — знаменитости.
— Эмили, а можете вспомнить лучший комплимент в вашей жизни?
— О, боже… Даже не знаю, что можно считать лучшим комплиментом, который я когда-либо получала... Наверное, это просто какое-то одобрение со стороны тех людей, которым ты больше всего доверяешь — от мамы, например, или друзей — вот их мнения всегда важны для меня. И, слава богу, меня окружают очень честные и искрение люди. Правда, тут тоже нельзя расслабляться, потому что запросто можно услышать какую-нибудь гадость. Но вообще, мне кажется, людям, которых ты хорошо знаешь, иногда трудно видеть тебя на экране — они так много про тебя знают, что им трудно абстрагироваться от этого и воспринимать тебя в роли. И вот они-то как раз, люди, которые тебя хорошо знают, наверное, и являются самыми требовательными, придирчивыми и взыскательными зрителями.