21 февраля в российский прокат выходит фильм-катастрофа «Метро», где Пускепалис сыграл одну из главных ролей. Этот опыт стал для него, впрочем, как и для всех остальных актеров, совершенно новым, ведь фильмы-катастрофы в России не снимали более 20 лет. «Метро» — это не только жанровое кино со спецэффектами. Это уникальный проект, для которого разрабатывались и создавались нестандартные декорации, методы и способы съемок. Пожалуй, ни на каких других съемочных площадках не использовалось такое количество воды — всего было пролито больше 2000 тонн. В секретном подземном бункере, в метротоннеле, на строящейся станции метро, которые неоднократно затапливало, Сергею приходилось проводить по 12 часов практически ежедневно. Пускепалис играет врача Андрея Гарина, который вместе с дочерью оказывается в подземке в момент аварии. Из-за нарушения герметичности перекрытия вода из Москвы-реки прорывается в тоннель, что приводит к гибели целого состава метро, сотен людей и угрожает катастрофой всему городу. Вместе с Гариным из тоннеля пытаются выбраться несколько человек, и среди них Влад Константинов (Анатолий Белый), любовник жены Гарина, Ирины (Светлана Ходченкова).
КиноПоиск побеседовал с Сергеем о том, чем его привлекла роль в «Метро», узнал, что Пускепалис думает о ситуации с российскими театрами, и поразился количеству планов актера на 2013 год.
— Сергей, мне кажется, вы очень избирательны в том, что касается ролей. Чем вас привлек герой «Метро», почему вы согласились сниматься?
— Проект привлек именно тем, что можно было с помощью искусства попасть в мир катастрофы и посмотреть, как проявляются человеческие качества в экстремальных условиях. Было интересно самому — чисто из любознательности (может, нездоровой отчасти, а может, здоровой) — оказаться в такой ситуации. Ведь подобное вполне могло бы произойти в реальности. Вот это, скорее всего, было моим основным мотивом. Вторая причина — замечательная компания, отвечающая за создание проекта. Это продюсерская фирма Игоря Толстунова. Когда были названы имена людей из творческой группы, которые вызывают у меня уважение и доверие (в первую очередь имя режиссера Антона Мегердичева), появилась третья причина для согласия.
— Какие у вас от съемок остались впечатления? Насколько это было сложно физически находиться в воде, столько времени провести в замкнутом и полутемном пространстве?
— Физически было тяжело в связи с постоянным надеванием гидрокостюма, сниманием его, нахождением в нем. Все-таки по правилам в подобном наряде можно находиться 3—4 часа, а наше беззащитное тельце находилось там 12 часов. Чувствовался дискомфорт. Как ни странно, гидрокостюм выталкивает из воды, поэтому в нем трудно было нырять. Движения из-за него были несколько скованными. В нем ходить-то тяжело, а в кадре мы постоянно активно двигаемся. Сложности были именно такого характера, но никто не обещал курорта. Поэтому все знали, на что идут. Мальчикам все-таки привычнее преодолевать такие трудности, а вот наши актрисы-девочки менее к этому приспособлены, но они с честью и достоинством справились со всеми трудностями. Маленькая Анфиса, которая играла мою дочку, с огромной доблестью все это преодолела.
"Как ни странно, гидрокостюм выталкивает из воды, поэтому в нем трудно было нырять"
— Что касается бюджета, то мне не с чем сравнить. Могли ли съемки быть более масштабными или менее масштабными? Есть кино, на которое выделяют одно количество денег и в котором рассказывают о людях исходя из других предлагаемых обстоятельств. Здесь вот такие предлагаемые обстоятельства, и они требуют вложений. Я считаю, что вложения оправдались. Я видел картину. Это стоило того. Все, что на экране, выглядит очень реалистично. В правильном направлении были потрачены средства.
— Я видела черновую сборку, и мне показалось, что очень реалистично в фильме показано, как нелогично и хаотично ведут себя люди в момент катастрофы. После просмотра думаешь, что если что-то случится, то никто не будет знать, что делать, как действовать правильно. Может, в наше время стоит учиться тому, как вести себя в опасных ситуациях?
— Учиться этому не нужно. Не дай Бог, чтобы это с кем-то случилось. На обучение нужно потратить годы, как это делают профессионалы, например спасатели. Они тренируют определенные навыки, для того чтобы действовать должным образом в таких ситуациях. Но нештатные ситуации случаются внезапно, и выработанной модели поведения в них у нас нет. Поэтому человек начинает выбрасывать такие фортеля, каких никто от него не ждет, равно как и он сам от себя. В «Метро», мне кажется, варианты поведения людей смоделированы очень правдоподобно. В этом смысле фильм — это модель атмосферы, в которой проявляются те или другие качества человека. Это крайняя ситуация, которая проявляет истинное лицо каждого персонажа. Интересно окунуться в эту созданную реальность и спросить себя: а вот кто я на самом деле? Из тех ли я, кто будет бежать по головам детей, спасая свою жизнь, или все-таки я протяну руку и спасу кого-то? Неизвестно. Решения этих вопросов правдоподобно и незаштампованно показаны в фильме. В кино часты стереотипы, мол, все такие герои. А «Метро» показывает, что отнюдь не все герои. Работа Антона в этом смысле интересно сделана.
— Ваш герой в фильме — он врач, и вы не первый раз играете врача. У вас с этой профессией уже сложились какие-то отношения?
— Я так понимаю, что продюсеры и режиссеры, которые пытаются на эту позицию определить человека, внушающего доверие, расположены ко мне. Врач должен внушать доверие, ведь мы доверяем ему свою жизнь. Очевидно, я подхожу под эту установку, поэтому Алексей Попогребский в свое время и дал мне роль доктора-анестезиолога. Так и пошло.
Доктор имеет дело с жизнью и смертью человека, и мой герой из «Метро», хирург-травматолог, тоже. Поэтому он оказывается более подготовленным к экстремальной ситуации, чем другие. Все-таки он понимает, что такое человеческая жизнь, как ее нужно спасать. Если бы Гарин не был врачом, возможно, сюжет разворачивался бы по-другому. Есть герой Анатолия Белого с безусловными качествами лидера. Это человек, достигший определенного социального превосходства, он вожак, он должен вести за собой. У моего героя немного другая история. И интересно следить за тем, как одна перетекает в другую.
— Вы сейчас снимаетесь у Олега Погодина. Можете немного рассказать о том, в какой роли мы вас увидим?
— Я бы не хотел говорить подробно, фильм только снимается. Могу сказать одно: это огромное удовольствие, я восхищаюсь самой личностью Олега Погодина, личностью оператора Володи Башты. Компания актеров тоже подобралась замечательная: Женя Дятлов, Андрей Мерзликин — мой самый близкий партнер, Мария Миронова… Хорошие ребята, с огромным удовольствием с ними работаю. Тем более что это история 1957 года, историческое кино. Все, чем бы я ни занимался на площадке, всегда окрашено личностью режиссера. В «Метро» это был Антон Мегердичев. Это Хавьер Бардем такой, который своим отношением позволял чувствовать себя комфортно в этой экстремальной ситуации. Помогал нам. То же самое и Олег Погодин. Личность режиссера на съемочной площадке стопроцентно на меня влияет. Пока все мои киноопыты, где я выступаю как актер, благополучны в этом плане. Все режиссеры, с которыми я работал, оставили только приятные впечатления.
— Вы все-таки сам режиссер, поэтому, наверное, вы друг друга понимаете?
— Я работаю только на полном доверии. Только у одного человека на площадке в момент съемок есть видение полностью готового фильма. У режиссера. Ни у продюсера, ни у актера его нет. Наша работа — это обрывочные усилия в попытке помочь режиссеру осуществить какой-то внутренний замысел, который изначально намечен, или меняться от первоначального. У каждого свои приемы. Но только один человек главный, и это режиссер. Насколько ты ему доверяешь, настолько все и получается. Или не получается. Все зависит от режиссера, от артиста на съемочной площадке. Это не театр.
— Знаю, вы готовите и собственный режиссерский дебют в кино. Что это будет?
— С нового года запустилась работа над восьмисерийным фильмом, который я буду снимать летом. Это история, написанная по роману моего друга, сценариста, драматурга, писателя Алексея Слаповского, с которым нас связывает огромная — и человеческая, и творческая — дружба и сотрудничество. Рабочее название проекта — «Пересуд». Сейчас мы с Алексеем работаем над сценарием, доводим его до состояния, когда он обретает мои личностные симпатии, антипатии, акценты. И у нас с Алексеем счастливый случай: мы друг друга понимаем с полуслова. После того как напишем эту основу, станет понятно, кто еще должен принимать участие в проекте.
"Личность режиссера на съемочной площадке стопроцентно на меня влияет"
— А фильмы каких режиссеров вы сами смотрите и любите? Кто-то, как вам кажется, оказал на вас в плане режиссуры влияние?
— Я так боюсь отвечать, потому что на каждом жизненном этапе была какая-то встреча либо с книгой, либо с фильмом, либо еще с чем-то, что меня как-то укрепляло в моих ощущениях, подтверждало мои внутренние радости или горести. В первую очередь на меня повлияли мои педагоги. Это и Юрий Петрович Киселев, к которому в 15-летнем бессознательном возрасте я попал в Саратове. А уже во взрослом возрасте, когда укрепление в каких-то жизненных позициях произошло, это, естественно, был Петр Наумович Фоменко, мой мастер, педагог. Даже не знаю, как точнее определить, кто это для меня.
Мои педагоги, люди, мои друзья, с которым я встречаюсь… Я не перестаю учиться у людей, у которых есть чему поучиться. Меня окружают хорошие люди. А сказать вроде: «Вы знаете, я на каком-то этапе жизни увлекся Иоселиани…» Нет, я все-таки не из этой серии людей. Если начинаешь заниматься какой-то темой, сразу притягиваются и книги, и сюжеты, и истории, изобразительные картины, референсы — всё на свете.
— Театр вы не оставляете?
— Нет, конечно. Идут спектакли «Прошлым летом в Чулимске» в МХТ им. Чехова. В декабре этого года опять же в МХТ будет «Нареченная невеста» по пьесе Алексея Слаповского. Олег Павлович ее посмотрел, одобрил.
— Вам предстоит очень насыщенный год: кино, театр, собственный ресторан! Вы работали во многих российских городах именно в театре. Сейчас много говорят о том, что традиционный репертуарный театр с постоянной труппой уже не соответствует духу времени, что театру нужно меняться. Каким вы видите дальнейшее развитие театра в России?
— В создавшейся экономической ситуации репертуарный театр — это очень обременительное административное и организационное сооружение. Оно предполагало тот государственный строй, который был до нашего теперешнего капитализма. И, соответственно, он диктовал свои правила игры. Сейчас правила игры другие, поэтому сейчас репертуарный театр в полной мере существовать и быть интересным не может. Потому что он не является привлекательным для актеров, особенно в провинции. Я имею в виду отсутствие зарплат, жилья, каких-то социальных гарантий, которые должны существовать. Их отсутствие мешает заниматься тем, что привлечет зрителя, отвлекает от разговора о душе. А так быть не должно. Сейчас в основном все зиждется на каком-то огромном энтузиазме, вере, подвижничестве, а не на здравом смысле. В таком виде идея может существовать три, пять, шесть лет максимум, пока человек еще молод и не очень сильно озабочен состоянием семьи, ответственностью. Но потом, несомненно, возникает вопрос: а ради чего? В регионах по этому вопросу полное отсутствие перспектив. Все держится только на каких-то очень личных отношениях руководителя театра с властями, все это индивидуально. Но, наверное, так и должно быть. Так или иначе, но мы переходим на отношения индивидуальные, а не общие правила.
Сейчас выходит закон о неэффективности творческих коллективов. Но создать условия для их эффективной работы никто не предлагает. Всё опять закрывают, но не понимают, что, если сейчас это закроется, для восстановления потребуется в кратное количество раз больше средств, усилий, энергии, времени. Кратное количество. А какие могут условия? Привлечение руководящего и здорового творческого состава. Худрука, главного режиссера, продюсера, который заботится о коллективе, а не о себе. Качество постановки не должно меняться в зависимости от удаленности от центра. Качество должно быть и в Петропавловске-Камчатском, и в Москве, и в Самаре. Люди-то везде одинаковые: они смотрят телевизор, они находятся на примерно одном культурном уровне. А когда им предлагается невесть что, что отличается в разы от того, что есть в столицах… Сейчас начинается естественный отбор, такой закон джунглей. Конечно, кто зубастее, у кого здоровья побольше и отчаяния, тот выживет.
— Не самая веселая картина получается.
— Я всегда говорю, что театр — зеркало власти. Вот какой театр в каком-то регионе, значит, такая власть. Образованная или нет — можно сразу понять. Мгновенно. Приходишь в театр — и понятно, кто здесь сидит в мэрии. Что ему до людей, что ему до того, пусть небольшого, количества людей, которым необходима эта жизнь, чтобы хоть как-то отвлечься от повседневной мороки? Ему плевать на них! В России всегда театр был либо крепостным и прекрасно существовал на пожертвования, либо государственным. Затем он был антрепризным. Создавались помещения в разных городах, провинциях, приезжали антрепренерские группы, привозили туда коллективы. После революции он стал репертуарным. Везде-везде были маленькие МХАТы, в каждом городе была модель маленького МХАТа.
Мне кажется, что сейчас у театра возникает что-то вроде дельты у реки. Знаете, у реки такая низина есть, заболоченная местность, которая должна аккумулировать воды и потом переходит в поток. Сегодня у театра очень много направлений, которые должны вылиться в какое-то море либо в какую-то реку сойтись. Это совпадает с переходом из одной экономической системы государства в другую. Поэтому нужно спокойно за этим наблюдать. Хотя очевидно, что государство тоже должно понимать: принимая сейчас те радикальные меры, на которые оно решилось, можно разрушить все, а восстанавливать потом будет очень трудно.