В Камерном театре имени Покровского прошла премьера оперы «Холстомер», а в Новой опере показали «Каприччио». Опусы Владимира Кобекина и Рихарда Штрауса совершенно разные, но их объединяет сценическая «редкость»: «Холстомер» – мировая премьера, а «Каприччио» никогда не исполнялась в России.
Опера Кобекина написана по одноименной повести Льва Толстого. Идеи писателя, который под видом лошадей изобразил людей, а в людях выявил животное начало, вдохновили композитора на создание двухактного опуса, который в пресс-релизе описан следующим образом: колорит музыки кажется порой знакомым, но в то же время "звучит оригинально и современно". Далее перечисляются имена вдохновителей автора – от Глинки до Шостаковича. Кобекин, кроме того, использовал русскую народную музыку, ямщицкие песни и городские романсы. Местами звучание неожиданно похоже на рок-оперу, а театр презентует новинку с обилием пластики, почти как мюзикл. В результате всего так много, что начинаются стилистические и драматургические повторы, нарастает композиционная рыхлость, чудится затянутость. В середине второго действия у обозревателя "НИ" родилась крамольная мысль: из представленного материала можно было бы выкроить прекрасную одноактную вещь. И музыкальный финал толстовской истории у Кобекина чересчур сентиментален, как будто композитору всех жалко, даже тех, кого Лев Николаевич жестко обличал.
Режиссер Михаил Кисляров (он же либреттист) честно отработал все приемы композитора. И поставил мелодраму о несчастной судьбе ранимого таланта в жестоком мире (уникальный мерин Холстомер не просто талант, а лошадиный гений). Труппа работает с большой отдачей. Хор одет в тяжелые ботинки-копыта и кожаные ремешки на запястьях, певцы двигаются так, чтобы было похоже на табун. Они немного ржут и много "скачут" – с помощью световых эффектов на сцене и в зале и молодецкого гиканья вкупе со звоном дорожных колокольчиков в партитуре. Впечатляет пара забубенно-сермяжных конюхов (Павел Паремузов и Анатолий Захаров) и пьяный дуэт постаревших и опустившихся хозяев – Генерала (Герман Юкавский) и князя Серпуховского (Игорь Вялых). Черное пространство сцены с мобильными лестницами – это и конюшня, и большой тракт, и городские улицы. Юный Холстомер (Александр Полковников) в пегом трико и Холстомер старый (Алексей Морозов) в рваной пестрой дерюге сообща собирают в фокус действие, от которого и грустно, и смешно. Как и должно быть в "Холстомере".
Совсем иной результат в "Каприччио". Эта опера Штрауса, написанная в 1942 году, относится к разряду изящных безделушек – с поправкой на музыкальные реалии XX века. Штраусовская мелодика с длинными непрерывными продолжениями и витиеватыми отступлениями здесь лишена "густой" оркестровки, она льется легко, стремительно, почти нежно, и тонкая ирония, доходящая до пародии, неразрывна с патетикой. То же и в либретто, в котором рафинированные эстеты, собравшиеся в доме графини-меломанки, обсуждают "высоколобые" проблемы искусства. Что в опере важнее – музыка или слова? Какие спектакли сегодня нужны? На фоне дебатов и борьбы самолюбий тянется любовная линия: гости (поэт и композитор) влюблены в хозяйку дома, оба добиваются взаимности, а дама не знает, кого выбрать.
Статичность действия (разговоры в светской гостиной) делает "Каприччио" трудной для постановки, и режиссер Алла Чепинога со сценографом Виктором Герасименко решили, видимо, действие оживить. Для начала режиссер выбросила из партитуры целые куски. Разумные купюры в опере, если они осмысленны, часто не вызывают возмущения, потому что результат (то есть спектакль) своим качеством оправдывает применение "ножниц". В данном случае усеченный Штраус усилиями постановщика все равно показался затянутым, тем более что оркестр под управлением Валерия Крицкова играл скучно, с непонятно какой трактовкой, просто докладывая порядок нот.
Режиссерская концепция, согласно которой графиня делает вид, что выбирает посланца муз, а на самом деле живет с красивым дворецким, честно говоря, отдает пошлостью. Тем более что у Штрауса в ремарках четко прописано: "Все должно остаться недосказанным". Действие вялотекущее: главным образом проходки персонажей справа налево и обратно, а в качестве бонуса – розовая ванна, в которой сидит графиня в неглиже, и катание героев по сцене в сидячем положении (на пуфиках). Между гостями бродят развязного вида слуги – искусственные блондины в черных фраках и ярких гольфах, надетых на голые ноги. Какая там жизнерадостная комедия, о которой мечтал композитор! Пели все (кроме Ильи Кузьмина – поэта Оливье) без особого восторга. А псевдогламурная сценография (покрытый блестящими серебряными разводами черный пандус, подвижные зеркала по бокам, обилие лилового и видео-рыбки в овальном аквариуме на громадной изогнутой ножке), видимо, призвана напомнить, что перед нами жилище безвкусных и глуповатых декадентов. Кто еще будет обсуждать ритм музыки, размер стиха и роль театра в жизни общества?
Новые известия