После «Процесса» Кафки, «Отцов и детей» Тургенева режиссер ставит в «Табакерке» советскую классику — «Старшего сына» Александра Вампилова.
Когда Олег Павлович Табаков предложил "Старшего сына", не было мысли — зачем это сегодня?Была, но я перечитал пьесу и понял, что хочу это сделать. Меня поразило, что текст советского периода может оказаться таким живым, не в смысле современности, актуальности, а просто человеческим. Я чувствую там одиночество, желание любви, тепла, но в этом нет деланости, фальши. В своей профессии я ощущаю себя человеком учащимся, а не самовыражающимся. И на нынешнем профессиональном этапе мне было важно взять такую сложную, психологическую драматургию, в которой надо очень подробно работать со средой, с артистами, с бытом.
Процесс обучения для режиссера длится всю жизнь?
Да, конечно. Как и для актера. Можно продуцировать во внешний мир какую угодно степень уверенности, но внутренне ты должен понимать, что чего-то не умеешь, не знаешь. Если это ощущение есть, каждую новую работу начинаешь с нуля, несмотря на появившиеся профессиональные наработки, которые важно сознавать и бежать от них, а не радостно ими пользоваться.
Эта история сильно привязана к быту?
Понять вампиловских героев, сделать их живыми и полнокровными в той совершенно безумной ситуации, в которую они попали, можно через их связь со средой, внешним миром. Поэтому мне важно было в спектакле сохранить время, конец шестидесятых. И костюмы, и звукоряд не выбиваются из этой эпохи.
Чем для вас эта работа этапна?
Тем, что здесь минимум концептуальных режиссерских решений. Я всегда стараюсь тщательно работать с артистами, но степень доверия к актеру как к главному магниту зрительского внимания на сцене здесь наибольшая, чем во всех других моих работах.
Это уже ваш третий спектакль в "Табакерке", вам важно сохранять свой костяк актеров?
Нет. Я хочу, чтобы никто из актеров труппы не чувствовал себя забытым, ущемленным. Речь всегда идет только об одном — кто лучше всего подходит на роль. Единственный принцип, по которому люди могут отпасть, — это дурнота человеческая или актерская. Мне важно, чтобы внутри спектакля создавалась хорошая команда, чтобы люди были психологически совместимы.
Бытует мнение, что актеру необязательно быть хорошим человеком.
Это важно. Когда мы учились у Гончарова, к нам приходил на занятия Някрошюс. Его спросили, что для вас важнее — хороший человек или хороший актер. Он сказал, что человек. На утверждение "это не профессия", он ответил — "сегодня это профессия". Мне важно, чтобы артист был самим собой и не пытался что-то из себя изображать. Графомания трудно переносима, когда человек не делом занимается относительно себя, а придумывает что-то. Вот я с такими людьми дело не имею никогда.
Вы видели, какие-нибудь удачные постановки "Старшего сына"?
Я вообще не смотрел ни один спектакль по этой пьесе, а фильм терпеть не могу.
Почему?
Во-первых, там много не мотивировано, не решено. И на мой взгляд — там плохой Леонов. Это не его сфера обаяния. Когда такой добрый, беззащитный человек играет еще более доброго и беззащитного — это сироп.
Расскажите тогда про вашего Сарафанова?
Увидите в спектакле.