Фото: Нора Жанэ
Актер Михаил Трухин, известный телезрителям по роли мента в сериале «Улицы разбитых фонарей», заменил Евгения Миронова в спектакле режиссера Эймунтаса Някрошюса «Вишневый сад». О своей роли он рассказал Time Out.
Михаил Трухин больше известен как опер Слава — один из знаменитых ментов с "Улиц разбитых фонарей". И только для горстки театралов он — юный трагический Войцек из драмы Бюхнера, которого актер сыграл в Театре им. Ленсовета, и Гамлет, и бессмертная старуха-миллионерша в недавней премьере "Примадонн" МХТ им. А. П. Чехова. Теперь он еще и Лопахин, который в спектакле знаменитого литовского режиссера стал главным героем. В этой роли он заменил Евгения Миронова, внезапно покинувшего проект. А еще Лопахин — одна из лучших театральных ролей любимого актера Трухина Владимира Высоцкого.
Някрошюс обычно не меняет исполнителей в спектаклях, к тому же роль Лопахина — одна из лучших работ Евгения Миронова в театре. Почему вы рискнули ввязаться в эту историю?
Для меня все случилось совершенно внезапно. За час до спектакля "Гамлет" мне позвонила Зейнаб Саид-Заде, продюсер "Вишневого сада", и сказала, что хочет поговорить. "Но у меня спектакль, давайте после". Но вы знаете Зейнаб — она мертвого разбудит. Спускаюсь на минутку выпить с ней кофе, а она и вываливает мне на голову: "Вишневый сад", режиссер Някрошюс. Чуть не сорвала мне спектакль. Я ведь человек впечатлительный.
То есть всего "Гамлета" думали: соглашаться на Лопахина или нет?
От таких предложений не отказываются. Я однажды уже отказался сыграть Мышкина в "Идиоте", который хотел ставить в Питере Юрий Бутусов. Эта была великая глупость, колоссальная ошибка, совершенная в раннем возрасте — мне было 24 года. Позвали в сериал, и я отказался. На бытовые условия напирал как бык. Но сейчас, в 35 лет, об этом смешно говорить. После истории с "Идиотом" мы не разговаривали с Бутусовым шесть лет. Я оказался в колбе такой, в безвоздушном пространстве. Мне это стоило многолетнего простоя. Так что какое там "отказался"!
Уже через неделю я отправился в Литву. Текст выучить не успел. Первое, что сказал Някрошюсу, что никогда не вводился в чужой спектакль. А он мне: "Я тоже никогда вводами не занимался". И мы с ним сразу сошлись. Через четыре дня репетиций сделали сквозной прогон. Потом я на все съемки возил с собой пьесу, режиссерский разбор, компьютер с записями спектакля, где Лопахина еще Женя играет. Пытался самостоятельно пройти тот процесс, который все участники вместе проходили. Потом было четыре дня с Эймунтасом в Риме, где я должен был впервые играть, одна репетиция с полным составом. И премьера…
И как в Риме принимали?
Принимали хорошо. Жена, которая в зале сидела засланным казачком, сказала, что многие плакали. Но как я сыграл— не помню: от волнения находился в состоянии зомби. Все-таки этот ввод — не третьего лебедя танцевать. Сейчас я снова сижу со своими скрижалями. Для меня спектакль в Москве очень важен. В Риме даже не так было страшно играть — там другая публика.А у нас Чехов— так близко и так современно.
Говорят, что с Някрошюсом поначалу репетировать трудно: надо учиться его понимать.
Ничего подобного. Он, конечно, человек непростой, своеобразный, безумно интересный. Но он — профессионал. Может быть, выражается не прямо, но мне его метафоры, образы, истории очень помогли. Например, рассказал мне такую историю. Жил в Литве один местный олигарх, безумно успешный, зарабатывал деньги сумасшедшие, девушки всегда красивые вокруг, машины, дома. Меценат, никому не отказывал: детским домам, больницам всегда давал много и безвозмездно. Застрелился… В 35 лет… Красавец… К "Вишневому саду" история не имеет никакого отношения, зато для роли Лопахина она очень важна. Мне этого хватило. Лопахин — не жилец: он пустит себе пулю в лоб. Это самый мрачный спектакль из всех, что я видел. Это серьезные интеллектуальные игры, серьезное высказывание об истории России, о том, к чему все пришло и с чего начиналось.Как все начинало распадаться на молекулы и атомы.
Как вам кажется, с вашим приходом спектакль изменился?
Спектакль — очень режиссерский. Я бы не оценивал свою роль как некое обновление. Я ощущаю себя каким-то пазлом. Там все очень крепко забито. Обычно я много своего привношу в спектакли. Самое интересное в репетициях — это не "куда встать, Константин Сергеевич?", а придумывать вместе. И в случае с Някрошюсом я много предлагал, но, скажу честно, не прошло. Я полностью доверился режиссеру. Ведь я видел спектакль раньше, и он мне очень нравился. И каждое "куда встать" от Эймунтаса имеет подтверждение в общей картине. Конечно, там играют замечательные артисты с такой харизмой, что будьте-нате: Людмила Максакова, Алексей Петренко, Инга Оболдина-Стрелкова, Игорь Гордин, Владимир Ильин. Но меня не покидает ощущение, что все мы — красочки в его палитре. И ничего бы не изменилось, если эту роль играл кто-нибудь другой.
А ваш милый мент не мешает публике воспринимать вас в новом образе?
С моим ментом я в театре борюсь. Мне очень интересно ломать представление о себе. На "Гамлете" я кожей, нервами чувствую, как зрителей коробит, как людям не хочется, чтобы я был таким. И Хабенский, и Пореченков, с которыми мы Шекспира в Художественном театре играем, это чувствуют. Люди идут на "ментов", на "агента национальной безопасности". Не все, но большинство. И каждым спектаклем мы вступаем с залом в серьезный бой. Это интересно и очень полезно. Леонов говорил, что надо чаще выбивать из-под артиста стул, на котором он удобно уселся. Вот этим мы и занимаемся.