Клубы, рестораны, развлекательные центры

Меньше месяца осталось до выхода на экраны фильма «Август. Восьмого». Пока кинозрители гадают, зачем там робот, и строят предположения, каким окажется фильм, режиссер Джаник Файзиев ходит по студии Main Road|Post и вглядывается в каждый из больших мониторов, на которых специалисты по визуальным эффектам доводят до совершенства кадры из «Августа». Мы встречаемся с ним на кухне студии. Гостеприимный Джаник готовит чай и рассказывает, что на Востоке его наливают небольшими порциями, чтобы не остыл, а обязанность хозяина — вовремя доливать гостю еще горячего напитка.

Джаник Файзиев родился в Узбекистане, учился во ВГИКе — на актера, потом на режиссера. Начинал работать на советском телевидении, продолжил на российском — именно он был режиссером проектов «Намедни 1961—2003: Наша эра» и «Старые песни о главном». В кино его имя связано с самыми масштабными проектами нулевых — «Турецким гамбитом» и «Адмиралом». «Гамбит», снятый по мотивам романа Бориса Акунина, (не первый полнометражный) режиссера Файзиева собрал кассу, в 4,5 раза превысившую бюджет фильма.

Последние два года Файзиев посвятил истории о девушке, которая неожиданно оказывается в самом пекле событий августа 2008 года в Южной Осетии. Она должна выжить, чтобы найти своего сына. Кино с самого начала задумывалось как масштабное, с крутыми спецэффектами и даже фантастическими персонажами-монстрами.

КиноПоиск побеседовал с Джаником и узнал о том, как экономят время приглашенные специалисты из Голливуда, гибридом каких роботов является изображенный на постере персонаж, а также какие киношные ошибки смогут разглядеть в фильме профессиональные военные.



— Мы вот вчера были на «Мосфильме», где идет перезапись звука для «Август. Восьмого», и встретили Боба Биммера, которого вы пригласили из Голливуда. У вас ведь еще и сценарист, и монтажер из-за рубежа. Почему вы решили пригласить западных специалистов?

— Специалистов пригласили по простой причине. Мы ведь все равно еще учимся делать правильное кино. Иногда у нас получается хорошо, потому что мы очень стараемся, а иногда нам тупо не хватает опыта. Методом проб и ошибок мы бы дотянули, наверное, до нужного качества, но на это потребовалось бы гораздо больше времени. На несколько ключевых позиций я изначально решил пригласить иностранцев, чтобы, во-первых, они нам показали, как правильно, а во-вторых, чтобы мы имели возможность сделать все немного быстрее, чем обычно. И в итоге опыт оказался невероятно позитивным для нашей команды. И работа с Бобом Биммером на перезаписи, и с Дэннисом Вирклером на монтаже — это большая школа. Опыт — это ведь пилюля, спрессованная из кем-то сделанных ошибок. Когда ты ей воспользуешься, ты можешь этих ошибок избежать.

— Вы их как-то по знакомым искали?

— Система американская работает очень просто: существует база IMDB Pro, подписаться на которую может любой человек, и там есть адреса всех агентств; мы тупо звонили в эти агентства, рассказывали, какое кино мы хотим снять, посылали сценарий, и несколько человек откликнулось на наше предложение. Это были разные люди, я с удовольствием с каждым из них поговорил, и Дэннис, монтажер, оказался человеком, который очень подробно проанализировал сценарий по телефону, так, как это делают у нас далеко не все сценаристы. Я сразу сказал, что готов с ним сотрудничать, и только когда стали оформлять с ним договор, увидел, что ему за шестьдесят, а по голосу он звучал как совсем молодой человек. Я удивился и, не скрою, даже слегка испугался, подумал: как же так, мы же хотим сделать такое молодое кино. Мы поговорили с ним, после чего я подумал, что шестьдесят и шестьдесят, что поделаешь. А когда он приехал и начал работать, он очень проникся и к нам, и к фильму, с большим уважением ко всему отнесся.

"Обычно написание сценария в России занимает от года до... кто сколько выдержит"

И уже после окончания монтажа «Август. Восьмого» я спросил, может ли он посоветовать кого-то из режиссеров перезаписи, потому что это тоже тонкая и важная позиция в нашем кино. Он согласился, что проекту «Август. Восьмого» нужен хороший звукорежиссер, и дал мне телефоны нескольких своих товарищей. Когда я посмотрел по базе фильмографию этих товарищей, я слегка осоловел, потому что это были люди из первой мировой десятки. Мы набрались смелости, всем написали, и по легкости на подъем и своему расписанию Боб оказался ближе всего. И что меня в нем потрясло, что человек, у которого четыре «Оскара», у которого 90 фильмов за спиной, он сказал так: «Знаете, по телефону очень сложно. Пришлите мне кусочек, чтобы долго не объяснять. Я сейчас в студии, повожусь с этим и пришлю вам обратно». Я совершенно обалдел. Мы отослали ему кусочек, он написал очень подробный анализ того, что мы сделали, что нам нужно сделать, как нам вместе работать. Все это мне очень понравилось, и я сразу захотел с ним сотрудничать. Легкость и простота в общении феноменальная!

— Да, подтверждаю, он очень прост в общении. А как нашли сценариста Майкла Лернера?

— Сценарист — это другая история. Обычно написание сценария в России занимает от года до... кто сколько выдержит. Я понимал, что у нас нет этого года. История уже была у меня написана, и мне нужен был человек, который как хороший ремесленник, как профессионал поможет мне эту историю собрать в полноценный сценарий. И я начал искать. Спрашивал товарищей, спрашивал людей в других агентствах. Фоторобот я составил следующий: это должен быть человек с европейским мышлением, с европейским образованием, с опытом работы в Голливуде, и — это обязательное условие — у него должны быть сценарии о войне, или он должен сам иметь опыт участия в боевых действиях. И ровно по этому описанию один мой близкий знакомый нашел мне сценариста, которого описал так: талантливый парень, родился во Франции, работает в Голливуде, написал сценарий о Второй мировой войне, о Сопротивлении во Франции, 20 лет проработал военным корреспондентом журнала Newsweek. Фантастически все совпало. Мы с ним оказались очень близки по темпераменту, схожи по мышлению. И по моему синопсису в итоге написали сценарий меньше чем за два месяца. Это небывалый срок, для меня это чудо.



— Идея фильма у вас появилась на основе реальных событий, правильно?

— Да, один мой знакомый рассказал мне историю о том, как он встречался с девушкой, которая была младше его. У них был серьезный роман. Перед ее выпускными экзаменами они сильно поссорились, а училась она в медицинском. Они не виделись несколько месяцев, и вот в августе он встретил ее знакомую, спросил, как у девушки дела, и узнал, что ее распределили в Южную Осетию. А он, человек политически грамотный, сразу подумал, что она, скорее всего, как любая молодая девушка, да еще и после экзаменов, за политической ситуацией вряд ли следит и наверняка поехала туда. Звонить, навязываться он не хотел и решил поехать к ней совершенно без всяких мотивов. И в день, когда он прилетел, началась война. И дальше он рассказывал, как пытался ее вытащить, звонил, объяснял ей, как лучше себя вести, потому что у него есть боевой опыт, он служил офицером в Афганистане. Он прорывался к ней на каких-то машинах, пытался найти ее в горах, она двигалась вроде бы ему навстречу, а потом оказывалось, что они проскочили мимо друг друга, и он разворачивался… Я слушал эту историю и думал, какой потрясающий сюжет. И дальше уже начал накручивать на нее все остальное. После этого я встречался с огромным количеством очевидцев, военных и местных жителей, и получил такое количество материала, что, боюсь, мне его не разгрести еще несколько лет. Мне хватит еще на парочку фильмов.

— Известно, что «Август. Восьмого» Фонд кино профинансировал полностью как социально значимый фильм. Для вас эта «социальная значимость» в чем заключается?

— Я могу только как человек искусства говорить. Для меня социально значимо любое произведение, которое вызывает адекватную реакцию у широких слоев населения. В этом смысле я смотрю шире. Журналисты привыкли называть социально значимыми вещи, в которых есть острая политическая направленность. Мне кажется, что это неверно. В наш век для острой политической направленности есть журналы, интернет, телевидение. Совсем глупо и неправильно превращать кино в средство политического манипулирования. Хороших примеров этому мы не знаем ни одного. Есть американцы, которые на чувстве патриотизма выезжают, но они делают это так, что вы гордитесь героем.

Вы не американка, я не американец, но когда мы смотрим хорошее кино, и в конце офицеру, сделавшему что-то хорошее, солдаты отдают честь, мурашки бегут по коже независимо от того, к какой нации вы принадлежите. То же самое в фильме «Гладиатор» — вы уж точно не из Древнего Рима, да и я тоже, — когда гладиаторы встают навстречу идущему Максимусу и говорят: «Мы с тобой!» — или что там они говорят? — тоже мурашки бегут по коже. Что такое патриотизм? Это политическое чувство? Нет, это не политическое чувство. По-моему, многие любимые зрителем фильмы можно назвать социально значимыми. И при этом в них необязательно рассказывается, к примеру, о высоких ценах на электричество или о других актуальных, по мнению прессы, социальных темах.

"Все до одного военные, с которыми я общался, произвели на меня сильнейшее впечатление"

— А в прессе уже появились опасения, что «Август» — пропагандистское кино.

— Мне придется разочаровать людей, которые пытаются искать в нас какую-то политическую корректность, мы не корректны и не некорректны, мы просто рассказываем о людях. Именно это желание разглядеть, что мы с вами тоже люди, что у нас есть чувства, эмоции, что мы тоже чего-то стоим. Все сегодняшние митинги, они ведь о том, что «с нами не считаются». А чтобы с нами считались, чтобы нас могли полюбить, мы должны сами себя полюбить. Чтобы быть достойным любви, нужно уметь разглядеть в себе это, мы должны уметь отличать хороших от плохих, правильных от неправильных, белых от черных. Собственно, мы этим и занимаемся. Мы пытаемся с большим увеличительным стеклом подойти к маленькому-маленькому человеку, маленькой девушке, обычному солдату, обычному молодому человеку, и оказывается, что они хорошие и честные люди, которые делают свое дело, которые умеют его делать.

— Вы ведь общались с непосредственными участниками событий?

— Да, и все до одного военные, с которыми я общался, произвели на меня сильнейшее впечатление. Оказалось, что они очень умные, преданные, сосредоточенные люди, которые живут в XXI веке и регулярно сталкиваются со сложной электронной техникой. Несмотря на все трудности, на маленькие зарплаты, на тяжелую жизнь, военные лишения, они честно выполняют свое дело. Это не может не вызывать уважение, восхищение. А главное, что образ туполобого Скалозуба, со времен Грибоедова ставший синонимом нашего отношения к военным, уже давно изжил себя и не соответствует сегодняшней действительности. Для меня это стало открытием, которым очень захотелось поделиться со зрителями.

Например, во время написания сценария и подготовки к съемкам мы общались с несколькими Героями России (в нашей истории образы военных были списаны именно с них, и почти у каждого военного персонажа «Августа» есть свой реальный прототип). На одну из этих встреч я привел и специалистов по спецэффектам, чтобы они лучше понимали реалии, в которых будут существовать герои фильма «Август. Восьмого». В итоге они просидели восемь часов, открыв рот. Когда разведчик ушел, они сказали, что у них было полное ощущение погружения в компьютерную игру. С одной только разницей: в этой игре нет сейвера. Если тебя убили, то жизнь действительно закончилась. И вот это ощущение реалистичности того, о чем они слышали, в чем они вроде как сильны и разбираются, сразило их.



— Но с грузинской стороной вы не общались?

— Мне это не нужно было по истории: я не пересекал границу. Мне не нужно было знать, что в этот момент делает противоположная сторона. Мы же не делали политического кино, а поэтому мне не нужно противопоставлять действиям наших героев действия противоположной стороны! Я читал очень много в интернете воспоминаний грузинских ребят об этой войне, и я понял, что там было гигантское количество резервистов. Я тоже служил в армии и помню это ощущение, что тебя в любой момент могут поднять. Ты принял присягу, тебя подняли по приказу, дали в руки автомат, посадили в машину и сказали «действуй!». И самое ужасное, что ты обязан это сделать. Это основа государственности, ты должен выполнить приказ и только потом жаловаться, что он был отдан неправильно. Иначе в стране ничего не будет работать. Так что у нас в фильме нет персонифицированного врага, нет нужды его показывать и артикулировать. С той стороны были тоже люди, которые просто выполняли приказ.

— Вы в одном интервью сказали, что как раз необходимость придерживаться исторической правды не дала вам развернуться во всю Ивановскую. Это в чем же вы себя ограничивали?

— Есть же такое выражение: «Не приврешь — не расскажешь». Или у нас дома бытует такое выражение: «Ты какую историю хочешь послушать, правдивую или красивую?» Правда — это вещь все-таки не всегда красивая и не всегда интересная, а кино требует выразительности. Так как мы в исторической части решили придерживаться максимально реальных событий, то мы не могли допустить вольности сюжетные и вольности выразительные. Хотя, безусловно, совсем без них не обошлось. Например, ночью летит снаряд, в ночном небе его видно только несколько секунд, а потом он превращается в черную точку и сливается с черным небом. Мы себе такого позволить не могли и дорисовывали ему красивый след. Есть там, конечно, вещи, которые могут показаться странноватыми для военного человека, но они являются неотъемлемой частью поиска максимальной выразительности в кино.

Мы выложили трехминутный кусочек фильма в интернете, и тут же посыпались комментарии от «специалистов»: так нельзя, так не бегают, так не стреляют, так не носят. И в конце концов какой-то человек, видимо, военный, написал всем, что их комментарии свойственны тем, кто про войну знает из кинофильмов. Он написал, что не стоит лезть не в свое дело. Если вы хотите знать, как настоящая война происходит, то запомните: как только вы увидели силуэт, этот силуэт — труп. Потому что современная война «ведется туда», в сторону соперника, его не видно. А кино так снять нельзя, это неинтересно. В кино должна быть интрига, должно быть понятно, кто куда побежал.

"Правда — вещь не всегда красивая и интересная, а кино требует выразительности"

Что мне еще очень понравилось, когда я консультировался с военными: я спрашивал, может вот так быть, а они ни разу не сказали «нет». На войне может быть все. Людей много, ситуация стрессовая, люди порой ведут себя так, что придумать это невозможно.

— Главной героиней вы сделали хрупкую девушку, и она умудряется пройти через все трудности и выжить. Это такая ролевая модель для нашей рафинированной молодежи?

— История хороша тогда, когда вы невольно ставите себя на место главного героя. Это значит, что вы сопереживаете ему, примеряете его шкуру, а дальше зависит от вашей фантазии, от вашего гуманитарного развития, насколько вы можете на себя это спроецировать. Если вы в какой-то момент подумали: «Ой, а что бы я делал, если бы со мной это случилось?» — вы уже сопоставляете себя с событиями на экране. Конечно, мне бы очень хотелось, чтобы так было. Я только не согласен в том, что молодежь рафинированная. Есть разные люди, они живут в разных условиях. Есть те, кому рафинированность и не снилась. Я вот недавно был в детдоме... Там такие дети, им не до рафинированности. Но когда случается большая беда, она неадекватна для всех — вылез ты только что из клуба или из драки. И мне хотелось бы, чтобы люди, увидев этот опыт, увидев, как наша героиня, совсем не приспособленная ни к чему, кроме хождения по дому и бытовых переживаний, проходит через это и даже не может отказаться, устать, пожаловаться, у нее нет выбора, потому что кроме нее никто этого не сделает.

Жизнь так устроена, что ты понимаешь в какой-то момент, что в целом мире это можешь сделать только ты. И никто за тебя это не сделает. И ты должен пойти и сделать. Причем не любой ценой, а ты должен выжить, потому что, если ты умрешь, цель не будет достигнута. Тут начинается переосмысление и переоценка всей жизни. Ты уже по-другому относишься к жизни. Пройдя это, человек уже не может быть таким, каким был до этого. Это и есть один из основных посылов нашего фильма.



— В фильме «Август. Восьмого» есть еще и шестилетний мальчик. А детям будет интересно смотреть это кино?

— Мальчик не является героем в полном смысле этого слова. На нем завязан сюжет, и все, что происходит в фильме, связано непосредственно с ним, но помните «Снежную королеву»? Кай, он герой очень важный, но вы не скажете, какой он, когда появился. Это просто сила, которую мы пытаемся сберечь. А кино мы пытались сделать для семейного просмотра, сделать кино-развлечение, кино-приключение. Пусть оно говорит на очень серьезную тему, пусть оно целиком по сути своей взрослое, нам бы хотелось, чтобы его полюбили и молодые люди, и папы, и мамы, и бабушки.

— Какие-то фильмы о войне, патриотические ленты вас вдохновляли в этом плане?

— Очень много таких фильмов снималось в советское время. И это были блестящие картины. «Война и мир» — такая же точно картина, сам роман ведь тоже про патриотизм. «Чапаев», «Они сражались за Родину», даже «Поднятая целина»... Мне трудно сказать, на что мы похожи. Мне кажется, мы пытаемся сделать шаг вперед, осмысляя прожитый опыт. Осмысляя все лучшее из нашего наследия советского, мы все равно пытаемся ориентироваться на американцев — на «Падение „Черного ястреба“», на «Спасти рядового Райана», на «Трансформеров» чуть-чуть. На какие-то фильмы, которые нам нравятся. Современные, модные, энергичные, эмоциональные. Если говорить обобщенно, то хотелось нашу сердечность, к которой мы привыкли как культурное сообщество, перенести на современный упругий и выразительный кинематографический язык.

— К теме «Трансформеров». В качестве одного из средств выразительности вы как раз использовали фантастических существ и роботов. Их создание было сложной задачей?

— Донести задачу, которую мы пытаемся этими героями выполнить, до художников, до моделлеров — это всегда сложно. Одно дело, когда говоришь: «Пусть он будет какой-то такой, страшный»... Какой страшный? Нужно объяснить, почему он страшный, из каких деталей он состоит, что является этимологией страха, откуда он идет. На эти вопросы мы отвечали методом проб и ошибок, хотя, надо сказать, основные директивы мы наметили сразу. Мы сразу понимали, чем будет отличаться каждый из этих героев друг от друга и от своих аналогов в мировом пространстве. А с другой стороны, нам было важно, чтобы мы не были в отрыве от него, чтобы были его частью.

"Мы пытались сделать кино-развлечение, кино-приключение"

Пытаясь нас поругать, некоторые пишут, что наш робот — это сын C3PO и Серебряного Сёрфера. Они пытались нас этим подколоть, а мне кажется, это, наоборот, очень здорово. Это говорит о том, что эта комбинация правильная, что и не Серебряный Сёрфер, и не «Звездные войны», и в то же время мы где-то рядышком с ними стоим — как симбиоз того, что мы об этом знаем. Симбиоз — это и есть шаг вперед. Мы с этими героями поработали, нам понравилось, мы поняли, что мы это можем. Так что если повезет, будут силы и деньги, то мы, может быть, соберемся и сделаем какой-то мощный прорывной фильм про сверхсуществ, про мир за пределами вселенной.

— Это «Арена», ваш будущий проект про столкновение землян с инопланетной цивилизацией?

— Нет, «Арена», к сожалению, не про другие вселенные, но этот проект у нас находится в разработке, мы сейчас пишем сценарий. «Арена» — это фантастический фильм, эпическая космическая сага. С ней вообще произошел забавный случай. Мы пока ее готовили, я написал три странички, по которым было трудно сообразить, что нам нужно. Мы договорились с художниками, что я очень подробно им расскажу, как это должно выглядеть, а они подготовят для меня картинки. Получилось в итоге 12 или 15 минут видео. Ребята рисовали, присылали мне это видео, я комментировал, посылал им обратно. В общем, оно ходило туда-сюда. И в какой-то момент мне сказали, что оно утекло в интернет. И один мой коллега поздравил меня с тем, как хорошо это мы придумали. За два дня, что видео лежало в интернете, на него было два миллиона кликов. Это очень много. После этого я начал думать: а надо ли делать фильм, если два миллиона человек уже посмотрели его и знают, про что он будет? Но мои коллеги и партнеры меня переубедили, сказали, что это здорово и это отличная реклама. Так что мы пока сейчас на стадии написания, мусолим его, чтобы он собрался в полноценный сценарий.



— И вы же займете режиссерское кресло?

— Я пока не знаю. Это обычно решается в последний момент. Мне нравится быть в одном лице и режиссером, и продюсером, так мне сподручнее пока. Я не понимаю разделения между этими функциями в своем случае. Я понимаю, чаще всего бывает, ты собираешь проект, делаешь его, придумываешь, находишь деньги, режиссера, склеиваешь и запускаешь его. В такой ситуации можно делать еще один или два проекта параллельно. Потому что ты приглядываешь в целом за тем, чтобы все развивалось правильно. Когда ты режиссер, сложно делать параллельно два проекта. Их можно делать с каким-то захлестом, в какой-то последовательности, но параллельно их делать трудно. Зато тогда ты погружен полностью в проект и отвечаешь за каждый шорох, каждый цвет и каждую реплику. Черт его знает, мне так как-то сподручнее.