В День всех влюбленных на экраны выходит его новая романтическая драма с элементами триллера «Тихая гавань» с Джошем Дюамелем и Джулианной Хаф. КиноПоиск встретился с режиссером в Лос-Анджелесе, чтобы обсудить не только его последний фильм, но и разузнать о постановщике побольше.
Лассе Халльстрём встречает нас приветствием на русском, предлагает сесть тоже по-русски, спрашивает «Как дела?» — разумеется, мы впечатлились таким неожиданным приемом.
— Сколько языков вы знаете?
— Английский, конечно. Шведский — это мой родной язык. Немножко французский и совсем немножко немецкий. Я учил и русский в школе, но всего лишь месяц, потому что учитель ушел. Заранее прошу прощения за мой акцент в английском, мне от него уже никогда не избавиться. Правда, я и не пытаюсь особенно.
— У меня тоже акцент, так что нам обоим придется как-то приноравливаться. Вы бывали в России?
— Да. Я был в Москве, в Ленинграде, который сейчас называют Петербургом. Это было в рамках какого-то культурного обмена, когда я сделал мой первый шведский фильм. Я помню, что мы сидели за каким-то большим столом. Не знаю, такая ли это русская традиция — длинный стол. Я сидел в самом конце, и русские обсуждали обязательства культуры. Это было очень формальное мероприятие. Это было в середине 1970-х. Очень давно. (Смеется.)
— В какой среде вы росли в Швеции, что вас окружало и формировало как личность?
— Я рос в очень любящей семье, веселой, богемной. Мой отец был дантистом и снимал любительские фильмы. Моя мама была писательницей и домохозяйкой. У нас всегда толпились какие-то люди. Все они из мира искусства: актеры, писатели, художники. И я всегда был частью этих вечеринок, несмотря на то что был ребенком. Это было замечательно. Меня не отправляли рано спать, я мог крутиться среди взрослых и даже общаться с ними. Это было не запрещено, а скорее поощрялось окружавшими меня взрослыми. Самое замечательное в этом, как я сейчас понимаю, было то, что меня воспринимали как ровню. Ребенок в такой семье растет чаще всего очень уверенным в себе человеком. Мне, во всяком случае, думается, что я рос именно таким, никогда не боялся высказать собственное мнение или дать оценку.
— Ваше образование было связано с режиссурой или как-то иначе формировалось?
— Нет, я действовал инстинктивно. Какое-то время я бы продюсером на телевидении, делал музыкальные клипы. Потом как-то постепенно сам стал снимать клипы уже как режиссер. Все наработалось с опытом, через самообучение. Можно сказать, что работа с музыкальными клипами была моей киношколой. Я сделал свой первый полнометражный фильм в 1974 году. Потом я стал появляться на фестивалях с моими картинами. Все как-то происходило гладко и постепенно. После «Моей собачьей жизни», которую я возил на фестиваль в Майами, где она получила очень теплый прием, я сделал еще, кажется, два фильма в Швеции, а потом меня пригласили сделать фильм в Штатах.
— Трудно было привыкнуть к Голливуду? Это ведь довольно закрытое общество со своими порядками и правилами...
— Нет, нисколько. Меня ведь пригласили, а не я рвался к ним. Я был и сам удивлен и польщен приемом моего фильма. Мне стали звонить агенты, предлагать свои услуги. Я решил, что попробую. и перебрался сюда. Знаешь, я думаю, что американцы все-таки больше расположены к иностранцам, чем другие страны. Я провел полгода в Лондоне, пытаясь начать фильм о Питере Пэне, но так и не сложилось. Они такие подозрительные там. Как это?! Какой-то швед решил прикоснуться к их национальному сокровищу?! Это было странно. Не так, как в Америке. Наверное, потому что эта страна была создана иммигрантами. (Усмехается.) Меня до сих поражают щедрость американцев и то доверие, которое я получил от студий. Это просто потрясающе.
— Если говорить о вашем режиссерском стиле, то что повлияло на его выбор и развитие?
— Если говорить о влиянии на меня других режиссеров, то я сразу хотел бы упомянуть Милоша Формана и его ранние фильмы, комедии. Меня всегда вдохновляло то, как он умеет увидеть комедийный оттенок буквально в каждой жизненной ситуации. Благодаря его фильмам я стал внимательнее присматриваться к людям, искать тот ключик, который открывает их характеры и объясняет поведение. Джон Кассаветис, говоря об актерах, всегда заботился о том, чтобы быть максимально натуральным, приближенным к реальности. Я думаю, что это тоже должно вдохновлять. «Минни и Московитц» — была такая комедия, где он мне очень нравится. Когда мне было года четыре, я впервые увидел комедии Чаплина, с тех пор он был для меня неиссякаемым источником вдохновения. Очень интересная сентиментальность всегда присутствует в его фильмах. Чаплин всегда был сентиментален и не боялся сочетать комедию с драмой.
"Мне важно, чтобы актеры чувствовали себя уверенно и спокойно в работе со мной"
— В его комедиях очень много любви…
— Вот именно! Его романтические истории просто разбивают сердце, а тем не менее смешно. Возьми любую сцену из его фильма. В «Золотой лихорадке», например, когда он собирает стол для своей девушки, а она не приходит… Просто потрясающая сцена.
— Когда вы заканчиваете читать сценарий, по которому вам предлагают снять фильм, вы уже видите готовую картину в уме? Или все-таки что-то меняется в процессе?
— Режиссер, по-моему, всегда должен быть открыт для постоянных изменений. Я думаю, это очень правильный подход к работе. Ты не можешь ожидать, будто все, что задумано тобой, обязательно исполнится так, как ты это себе представлял. Ты открываешь себя для серьезного разочарования, если не можешь быть гибким в процессе работы. И, с другой стороны, оставаться гибким в процессе — это часть удовольствия от работы! Удивление и радость от импровизации, которую предлагают тебе актеры, совместные находки, не предусмотренные тобой, но очень важные — все это часть процесса работы в кино. Все, что рождается в какой-то момент, является плодом совместных усилий многих людей. Это неоценимо, это то, что делает фильм живым организмом. Импровизация дает возможность актерам быть вовлеченными эмоционально в процесс развития истории, она держит их в постоянном поиске.
— Как складываются ваши отношения с актерами, с которыми вы работаете?
— Я не могу сказать, что такой уж легкий в общении человек. Я часто нервничаю, находясь среди людей, чувствую неловкость. Но в работе я стараюсь быть открытым, таким, как я себя чувствую и понимаю. Самим собой, если говорить коротко. Мне важно, чтобы актеры чувствовали себя уверенно и спокойно в работе со мной. Я делаю все возможное для этого, я стараюсь включать актеров в процесс создания картины на всех уровнях: в работу над дополнениями к сценарию, в обсуждения сцены… Много можно привести примеров. Я делаю все, чтобы действительно привлечь их интерес к фильму, чтобы они могли чувствовать себя частью творческой энергии, наполняющей фильм.
— Актеры когда-нибудь разочаровывали вас?
— Я однажды даже уволил актера. (Смеется.) Но это единичный случай. Бывают, конечно, разочарования. Но я стараюсь что-то исправить уже в процессе монтажа картины, уменьшить влияние сцен того актера, который не справился, на мой взгляд, с задачей. Монтаж помогает в осуществлении таких ситуаций.
— Есть ли на самом деле у режиссера достаточно власти, чтобы отстаивать тех актеров, которых он считает наиболее подходящими для фильма? Может ли он отказаться от навязывания ему звезд студией или продюсером, у которого свое видение? Когда у режиссера возникает такая возможность?
— (Иронично хмыкает.) Я не думаю, что у меня когда-либо была возможность последнего слова в отборе актеров, если у студии есть другие идеи. Но обычно студия не вмешивается в это так уж агрессивно. Она может предложить, но выбор все-таки остается за мной. Только однажды была ситуация, когда студия настояла на том, чтобы в фильме участвовал не тот актер, которого предлагал я. Пришлось согласиться на того, что был нужен им, но это компромисс из тех, без которого, наверное, ни одно производство невозможно. Так делают фильмы в этой части света. Мы все в том или ином случае порой вынуждены идти на компромисс ради пользы дела. Правда, я не думаю, что нечто подобное могло бы произойти в Швеции. Например, если бы я снимал в Швеции, то кастинг — это вторично для фильма. Первичной является история, выбираются актеры для истории. То есть там фильмы не зависят от участия в нем звезды. Хотя, может быть, и там уже ситуация изменилась. Может быть, там тоже, как и в Америке, на каждого актера есть статистика, уровень его популярности, почти научное обоснование его необходимости для успеха картины и так далее.
— Получая предложение работать с тем или иным сценарием, какие критерии вы используете для принятия решения?
— Прежде я говорил, что выбираю историю, которая развивается ее героями. Теперь я не уверен, насколько истинно это утверждение. Я думаю, что правильнее будет сказать, что я предпочитаю истории, которые меня волнуют и оставляют ощущение беспокойства. Может быть, это истории, где есть интересные люди. Наверное, получается, что я все-таки выбираю истории, движимые людьми. Качественные сценарии — большая редкость. Их трудно найти на открытом рынке для режиссеров. (Смеется.) Ты должен в итоге доработать его самостоятельно. Но мне очень повезло, я думаю. Я как-то еще не добрался до «открытого рынка», продолжая заниматься любимым делом, хотя время от времени я получаю приглашения сделать что-то другое. Не то чтобы я отказывался по причине того, что мне не нравился сценарий, просто мне удавалось втиснуть свое предложение, историю, которую я разработал, и мне позволяли ее снять. Но все-таки мы не всегда можем себе позволить привередничать, выбирать только то, к чему у тебя лежит душа. Я не могу остаться без работы, я просто не могу себе этого позволить финансово. Но и за все подряд я браться тоже не могу. Поэтому и здесь должен быть компромисс. Я не смог бы работать над картиной, которая не вызывает у меня вообще никаких чувств или даже легкого интереса. Это слишком легко, ощущается потеря времени. Если уж я соглашаюсь потратить год своей жизни на что-то, то это должен быть материал как минимум любопытный и с какими-то возможностями.
— Чем вас привлек сценарий «Тихой гавани»?
— Мне нравятся романтические повести Николаса Спаркса. Правда, я книгу прочитал уже после того, как прочитал сценарий. (Улыбается.) «Тихая гавань» отличается от «Дорогого Джона» почти криминальным элементом. Героиня в опасности, и читателю и зрителю не сразу становится понятна причина этой опасности. От кого она скрывается? Мне этот элемент показался интересным. Это одна причина. Мне понравился подход Николаса к развитию чувств главных героев. Это не любовь с первого взгляда, как мне кажется, это медленное, постепенное узнавание другого человека, совсем так, как это бывает в жизни. Мне было интересно найти и перенести на экран аутентичность этих отношений.
— Но книга все же была полезна для общего представления об истории?
— Да, конечно, но не настолько, чтобы что-то менять в сценарии, а только в связи с этим, ведь Николас и сам принимал участие в написании сценария, причем уже не в первый раз, так что он знает, что он делает. Конечно, поддержка Николаса Спаркса всегда очень важна. Я, помнится, был просто очарован фильмом Ника Кассаветиса по его роману «Дневник памяти». Замечательнейшая работа. Книга, безусловно, дает дополнительную глубину понимания истории. Но нам нужно было ориентироваться на отпущенное время, и в связи с этим изменения неизбежны. Мне бы не хотелось, чтобы читатели сравнивали фильм и книгу так уж пристрастно. Мы взяли из книги все самое важное — чувства и искренность их. Книга — это основа. Но это литература, и на экран нельзя вместить все, что есть в книге. Мы разговаривали с Николасом Спарксом, вместе работали над сценарием. Он исключительно адекватный человек. Он понимает, что кино и литература — это все-таки разные вещи.
— В ваших фильмах всегда безупречный монтаж. Вы руководствуетесь инстинктом, отбирая необходимые сцены во время сборки фильма, или это результат многолетнего опыта работы?
— Можно я немного похвалюсь? Я думаю, что монтирование фильма — это моя наиболее сильная сторона. Я работал со многими очень сильными режиссерами монтажа, очень многому у них научился. Однако я все-таки больше доверяю своему чутью. Я делаю свою версию сцены, мой режиссер монтажа — свою. Мы сопоставляем их, после находим решение, удовлетворяющее художественному замыслу фильма, а не нашим амбициям. Я считаю, что для режиссера исключительно важен опыт монтажа. Обычно я снимаю каждую сцену, ориентируясь на то, как она будет смонтирована в общую картину. У меня всегда в голове план будущего монтажа картины, и я исхожу именно из него, работая над той или иной сценой.
— Ваши фильмы — это строчка в резюме и кирпичик в профессиональном опыте? Или они все же оставляют какой-то след в вашей душе?
— Наверное, это зависит от проекта. Есть в моей биографии фильмы, ставшие для меня плодами любви и даже страсти. В них я вложил много душевных сил. А есть фильмы коммерческие, которые я сделал, потому что это моя работа. А есть и гибриды, заключающие в себе и ту сторону, и другую. Вот взять, к примеру, «Тихую гавань». Этот фильм я мог бы назвать таким гибридом. В какой-то степени этот проект можно назвать коммерческим, потому что он рассчитан на массового зрителя и хорошую кассу. Но я получил огромное удовольствие, работая над этой историей. Не так часто у меня бывает возможность внести что-то от себя в историю, подключая к этому актеров и вообще всю нашу группу. Нам дали полную свободу в создании ситуации, которая бы отражала естественный процесс возникновения любви. Я даже могу сказать, что подходил к этому с позиции документальности. Мне хотелось, чтобы и актеры подходили к своим ролям с той же позиции, чтобы все в их поведении было естественно, ненавязчиво. Так, как это часто происходит в реальной жизни. Для этого мы просто импровизировали, добавляли то, что не было предусмотрено сценарием, а подсказывала обстановка, в которую попадали наши герои. Например, сцена на пляже с детьми была полностью сымпровизирована Джошем, Джулианной и нашими юными актерами. Николас Спаркс и наши продюсеры были полностью согласны с таким подходом. Николас много времени проводил с нами на площадке, так как был еще и продюсером этого фильма, поэтому у нас не было вообще никаких сложностей в создании условий для импровизации. Для людей творческих это огромное и ничем не сдерживаемое удовольствие и радость. Когда есть такая возможность творчества, работа, безусловно, запоминается и на какое-то время остается с тобой.
— Когда вы читали сценарий и потом книгу, у вас не было опасений, что тема, предложенная там, в общем-то не очень оригинальна? Об этом было сделано много разных фильмов...
— Да, в некоторой степени это беспокоило, но я сразу понял, в чем оригинальность нашей истории по сравнению с большинством фильмов, уже сделанных об этом. Обычно в таких историях антагонист — законченный злодей, все его действия обусловлены либо желанием мести, одержимостью, собственническим инстинктом, либо попросту свойством такового вот скверного характера, темпераментом, вспыльчивостью... Антигерой в этой истории — это просто несчастный человек, чье поведение обусловлено любовью, страхом ее потерять. Мне показалось, что есть в этом какая-то новизна, что-то настоящее, то, на что обычно внимание как-то не обращается. Злодей есть злодей — таким его и покажем! Вот это отличие меня и привлекло, наверное, в большей степени к этому проекту. И, конечно, история зарождения любви, как я уже отметил.
— Актеры были уже прикреплены к этому проекту, когда вас пригласили в качестве режиссера?
— Нет, в этот раз мне дали возможность самому найти подходящих моему замыслу актеров. Мне всегда нравился Джош Дюамель. Он хороший актер, у него внешность человека, которому легко довериться, и он отличный импровизатор, как я убедился во время личной с ним встречи. После разговора с ним мы прекратили поиски главного героя. Для роли героини мы пересмотрели много разных актрис, но Джулианна очаровала меня своей естественностью и непосредственностью. Я подумал, что она хороша еще тем, что не успела примелькаться у зрителя. А ее энтузиазм — это вообще отдельная история. (Смеется.) К тому же она совершенно бесстрашна как актриса, а для любого режиссера это подарок. Дэвида Лайонса нашел специалист по кастингу. Нам он тоже сразу очень понравился. Очень талантливый парень. Я его обязательно где-нибудь еще использую. (Улыбается.)
— Какие у вас планы на будущее?
— Очень хочется сделать по-настоящему свой фильм. Написать сценарий и снять где-нибудь в Швеции. (Улыбается.) Надеюсь, что мне удастся это сделать однажды. Пока же нет никаких четких планов. Много разных проектов в разработке, но ты ведь знаешь, как это бывает в Голливуде: сегодня проект есть, а завтра никто о нем не помнит. Не сложилось. Я вот встретился с Николь Кидман на «Золотом глобусе», мы опять разговаривали о фильме «Девушка из Дании», но похоже, что этот проект завис. Во всяком случае, ни у нее, ни у меня нет никакой информации. Николь пошутила, что нас уже кем-то заменили, наверное. (Смеется.) Так что ничего конкретного на этот вопрос ответить тебе не могу. Откуда мне знать, что случится завтра?! Может быть, через год мы с тобой встретимся обсудить фильм ужасов, который происходит на другой планете. Ничего нельзя предугадать заранее, и я могу только надеяться, что кто-то наймет меня для работы. А вот если возникнет большой перерыв, то сяду писать сценарий. Такие вот планы.